Книга Безумие Дэниела О'Холигена - Питер Уэйр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Директор улыбнулся декану факультета коммуникации почти нежно и вышел из комнаты.
Избранные уличные крики старого Лондона оповещали об утреннем шествии Дэниела по ведущему в его кабинет коридору. Этот ритуал неизменно раздражал его коллег. Нынешним утром Дэниел придал крикам особую громкость, черпая вдохновение в звуках собственного голоса:
Нил Перкис открыл свою дверь одновременно с Дэниелом и проследовал за ним в кабинет. Дэниел повесил пиджак на дверь, накинул мотоциклетный шлем на корзину для бумаг и обернулся с воздетыми вверх, словно у победителя, кулаками.
— Давай, Перкис, давай! У меня хватит сил побить тебя и еще полсотни таких как ты!
Перкис выдавил болезненную улыбку.
— Дэниел, ты можешь мне доверять. И доверять всем нам в этом коридоре. Если вдруг возникнут какие-то проблемы из-за газеты, мы все — за тебя. Что касается меня, то я считаю — мы за академическую свободу, ведь ты меня знаешь, Дэниел. Если этот вонючий Манганиз думает… — Перкис свалился на стул как подстреленный. — Черт возьми! Ректор только что прошел мимо твоего окна!
— Оно закрыто, Нил.
— А вдруг он читает по губам? Помоги мне, Дэниел, пожалуйста. Ты должен отрицать, что я был здесь. Обещай, Дэниел. Пожалуйста!
— Конечно, Нил. Спасибо за поддержку.
— Пожалуйста. Я лучше пойду. Меня не должны здесь видеть. Говорят, он читает даже мысли.
— Тогда тебе нечего бояться.
Линда Пластинг просочилась внутрь, полная неопределенных желаний, произнесла несколько фраз, упомянула об анальной личности и выбрела обратно. Рекс Мандельброт и Уэйн Маллет явились сообща. Маллет был главой кафедры журналистики, и пока Мандельброт клялся в верности Дэниелу и угрожал чуть ли не кровопролитием при малейшем намеке на репрессии, Маллет внимательно осмотрел Дэниелов кабинет и записал на тыльной стороне ладони его размеры.
К трем часам Дэниел понял, что блицкрига сегодня не будет и что, пожалуй, пора домой. Сделав небольшой крюк, чтобы купить подарок для Уинсом, он прибыл к обычному отрывистому приветствию Гленды, как обычно промчавшейся вместе с Могучим Мотором от ворот до гаража.
Дэниел отпер дверь, вошел и бросил на кухонный стол свою кожаную куртку. По понедельникам у Гленды на обед был сухой корм из тунца. Эта еда не слишком ей нравилась, зато восторгов от сопутствующего ритуала хватало на целую неделю. Дэниел достал из буфета сухой корм, и, едва заприметив изображенного на коробке спаниеля, Гленда зарычала и заскребла когтями о пол. Припав на все четыре и прикрываясь коробкой, Дэниел принялся рычать и лаять от лица собаки на картинке. Агрессия Гленды превратилась в настоящее бешенство, когда она, не в силах больше сдержаться, кинулась на картонное изображение, разорвала врага на кусочки, разбросала содержимое коробки по всему полу и сожрала рыбные катышки все до единого. Ритуал настолько изнурил ее, что, когда Дэниел стал наливать ей в миску воды, она уже спала.
Дэниел собрал веником остатки коробки и выбросил их в ведро. Застегнув куртку, он положил подарок за пазуху, перешагнул через храпящего щенка и отправился на день рождения к Уинсом Фетц.
Как только Уинсом Фетц услышала гул Могучего Мотора, свернувшего к дому, она немедленно выскочила из-за праздничного стола. В струящемся плаще Маленькой Феи Уинсом кинулась в свою комнату и вытащила из-под кровати новый набор для крокета. Авиационные сапоги Дэниела шуршали по дорожке, когда Маленькая Фея добралась до прихожей. Они протопали вдоль веранды к входной двери, когда она сжалась в невидимое за старинными часами и затаила дыхание. С первым стуком Дэниела пальчики Маленькой Феи крепко обхватили резиновую ручку крокетного молотка, но сама Фея оставалась неподвижной.
— Есть кто-нибудь дома? — крикнул Дэниел.
— Ты не забыл о моем дне а-ажденья? — пропищал голос изнутри.
Дэниел осторожно толкнул дверь, но не вошел: ловушки Уинсом бывали довольно опасными.
— О твоем дне рождения? Признаться, забыл. У меня есть дела поважнее, чем дни рождения маленьких глупышек.
Прихожая была пуста, но Дэниел догадался, где она спряталась. Он быстро вошел внутрь и высунул голову из-за двери.
— У-у-у! — прокричал он в пустое пространство, и — А-а-а-а!!! — когда крокетный молоток ударил его по копчику.
Прихожая растворилась в брызнувших слезах, очки, звякнув, отделились от носа, и Дэниел припал на колено, судорожно хватаясь за ингалятор.
— Ба-сай у-ужье! — прокричала, танцуя, Маленькая Фея. Молоток опустился, словно молот на сваю, голень взорвалась болью, пол взметнулся и ударил по голове, и, когда молоток уже готов был повторить содеянное, Дэниел, изловчившись, перевернулся на спину, выхватил из куртки подарок и закрыл им лицо, как щитом. Уинсом отбросила крокетный молоток, принесла очки туда, где на полу распростерся Дэниел, и церемонно обменяла на подарок. Механизм не смог бы располосовать обертку быстрее, чем дитя Фетц, добираясь до содержимого в виде набора цветных карандашей и взывающей к раскраске монохромной ксилографии «Страсти блаженного Катберта Севрского»,[27] которую Дэниел скопировал из «Книги мучеников» Фокса.[28]
— Пасиба, дядя Дэниел. Бальшое пасиба. — Приблизилось свирепо замаскированное личико, и холодные губки купидона запечатлели мокрый поцелуй. — Мамочка-а-а-а! Дядя Дэниел п-инес еще ста-ашую ка-атинку и цветные как-а-андаши на день а-ажденья! — И Уинсом умчалась в вихре плаща и кудряшек.
Дэниел подобрал себя с пола и похромал вслед. Второе нападение, которое надлежало пережить при посещении семейства Фетцей, было, по крайней мере, предсказуемо и более благодушно. Оно случилось в кухонной двери, которой достиг Дэниел, а осуществил его Ларио Фетц, который вскочил, вздымая кухонный стол, со стула и, словно возбужденная горилла, обхватил Дэниела своими огромными ручищами. Сердце Дэниела перестало биться в неистовых объятиях Ларио, и только последующее интенсивное похлопывание по спине запустило его вновь.
— Дэниел! Черт побери! Как я рад тебя видеть, товарищ! Ты, должно быть, замерз и голоден. У нас полно горячей пищи, и очаг пылает… — Очаг и правда пылал. В середине лета.
