Книга Автопортрет, или Записки повешенного - Борис Березовский

Гусинский был не единственным, с кем я переговорил в Давосе. Столь же остро чувствовали ситуацию Володя Виноградов, Миша Ходорковский, Явлинский, Лужков. Чубайс, жестко прокомментировавший на своей знаменитой пресс-конференции восторги по поводу так называемого обновленного коммунизма, выразил то, о чем все мы думали. Чубайс тогда был практически не у дел, получил, правда, несколько предложений и обдумывал их. И все же мне показалось, что ему с сожалением приходилось обдумывать эти предложения.

Я встретился с Чубайсом с глазу на глаз. Потом, наверное, он разговаривал и с другими. Я тогда предложил ему попытаться создать некую группу из нас. Даже не то чтобы группу. Я просил объединить нас. Мы все ему доверяли. Я имею в виду финансовую элиту. Мы точно знали, что со всеми нами у него были абсолютно формальные отношения, когда он был на государевой службе. Наверное, это было главным – мы не сомневались в его порядочности. Плюс ум, сила, организаторские способности. Он был единственной и единодушно выбранной фигурой. И нужно сказать, у Чубайса действительно есть способности. Может быть, он не лучший генератор идей, но что касается анализа, он это делает точнее и быстрее других.

Он мгновенно воспринял то, о чем мы говорили, сказал, что это потрясающе интересно. Потом спросил: «Вы это серьезно?» Я сказал, что серьезно. Он обещал, что будет над этим думать – объединить нас всех, чтобы создать, скажем так, интеллектуальный центр, противостоящий оппозиции. Так что новый интеллектуальный центр начал складываться в Давосе.

Конечно, нелепо было бы думать, что все мы вот так вдруг прозрели в Давосе. Все видели, что ситуация в российском обществе трагическая, что люди не верят ни в новый курс, ни в действующего президента. Давос просто стал последней каплей. Там все было расставлено по своим местам и не оставалось сомнений: нам не на кого рассчитывать, кроме самих себя. И никаких иллюзий относительно того, что «заграница нам поможет». С этими иллюзиями мы тоже окончательно расстались в Давосе. Да, наверное, там очень хотят, чтобы у нас была страна по типу западной демократии, наверное, они готовы даже этому помочь, но без ущерба для собственного благополучия и не без собственной выгоды. Но ни о каких жертвах с их стороны не может быть и речи. Как только на политической арене мощно обозначились коммунисты, они обрушили на Зюганова водопад вопросов относительно гарантий западных инвестиций, проектов, контрактов. Они уже начинали с ним свою игру.

Президентская кампания, 1996

В Москве все было, мягко говоря, не очень ладно. Парламентские выборы в России в 1995 году либералы начисто проиграли. Победили коммунисты. Через полгода должны были состояться президентские выборы. В Москве работал предвыборный штаб Олега Сосковца, который просто напоминал партхозактивы с министрами, никогда особенно не понимавшими, что такое политика, а особенно политика в этот сложный переходный период. Действовали по команде: собрать столько-то голосов в пользу Ельцина на железной дороге, столько-то в металлургическом комплексе, столько-то еще где-то. Привычные аппаратные решения, как будто время за окнами остановилось.

По возвращении в Москву я встретился с Валентином Юмашевым и Виктором Илюшиным. Рассказал о наших впечатлениях и предложениях. Вообще была череда таких переговоров и с участием Чубайса, и без него, но Чубайс был уже полностью заражен идеей. Вместе с Юмашевым мы попросили Илюшина организовать нашу встречу с президентом. Общую – с участием Виноградова, Гусинского, Ходорковского, Смоленского, Потанина, Чубайса. Перед угрозой прихода к власти коммунистов олигархи объединились. Конечно, они думали в первую очередь о себе.

Это было приблизительно в марте 1996 года. Встреча состоялась вскоре после разговора с Илюшиным. И не думаю, что она была самой приятной для президента. Ему пришлось, возможно, впервые столкнуться с такой жесткой позицией, таким откровенным разговором о тяжести положения, в котором мы все находились. Мы так и сказали: наше желание видеть вас президентом имеет чисто рациональную основу. Мы считаем, что в России сегодня нет другого человека, способного выиграть президентские выборы и проводить курс реформ. Мы, собственно, сами порождение этого курса. Было важно, чтобы президент понимал, что дело не в личных симпатиях и антипатиях. Мы будем его поддерживать не потому, что он нам нравится лично, вот как Борис Николаевич Ельцин, хотя у многих из нас были к нему симпатии, в том числе личные симпатии, а мы будем его поддерживать по двум причинам: потому что он в состоянии продолжить курс реформ и потому что его можно избрать.

Нам показалось, что Ельцин неверно оценивает ситуацию, хотя очень трудно так о нем говорить. Я склонен был считать, что сказывалась информационная блокада президента его прежним окружением – Александром Коржаковым, Михаилом Барсуковым. Мы все вместе, так называемые олигархи, на той встрече Ельцину говорили неприятные слова: что у оппозиции есть колоссальные шансы, что популярность президента низка. Он возражал, говорил, что у нас неверные данные и неверные оценки. Мы уходили со смешанными чувствами. Я считал, что мы проиграли эту встречу. Хотя был все-таки один важный эпизод. Прощаясь, президент сказал Чубайсу: «Анатолий Борисович, я вам признателен за вашу позицию». Эти слова признательности Чубайсу стали для нас знаком того, что наша беседа все же что-то значила для президента. Ельцин был человек неординарный, и на следующий день он признал, что все сказанное – правда, и принял конструкцию выборов, которые мы ему предлагали.

Ельцин в тот момент был абсолютно уверен в своих шансах. Кстати, так было и потом, и эта уверенность не покидала его на протяжении всего периода подготовки к выборам, даже тогда, когда он уже на сто процентов понимал реалии. Более того, когда мы полностью вникли в проблемы и оценили всю тяжесть положения, то очень боялись, как бы не разрушить реальной оценкой происходящего его веру в себя. Было важно ее сохранить. Если бы он не верил в победу, думаю, она бы не состоялась.

Должен сказать, что в тяжелейших ситуациях общаться с президентом было чрезвычайно приятно. Он абсолютно точно знал, чего хочет, и абсолютно точно оценивал ситуацию – в дальнейшем, когда уже получил полный объем информации, когда поверил нам, когда понял, что ему говорят правду, а не рисуют картинки неизвестных авторов. Он тогда включился сам, и очень мощно.

Уже на следующий день (и это при всей неопределенности, с которой мы вышли от него) Ельцин принял принципиальное решение. Он, по существу, создал новую структуру, которую возглавил сам, – что мы ему и предлагали. Он создал новый предвыборный штаб во главе с самим собой и назначил двух первых помощников: Илюшина и Черномырдина. Чубайс получил место в этом штабе, и ему подчинялась аналитическая группа. Таким образом, мы заняли как бы всё интеллектуальное пространство, связанное с выборами президента.

Президент получил новый информационный канал, чего мы и добивались.

Чуть позднее появилась идея привлечь к предвыборной работе Татьяну Дьяченко. Это придумал Юмашев. Я помню, он позвонил мне в шесть утра и говорит: «У меня есть совершенно гениальная идея». И произносит только одно имя: «Таня». Я спросонья не вполне понял: «Что – Таня?» Он отвечает: «Таня должна работать с нами в аналитической группе». Я так встрепенулся и говорю: «Валя, вообще-то идея классная…» Но идея была гениальной, я тогда ее недооценил. Это открыло прямой доступ информации к президенту. Он был абсолютно в курсе всех дел. И понятно, что он имел непредвзятую информацию, поскольку трудно было заподозрить Татьяну Дьяченко в том, что она имела какие-то иные цели, кроме тех, которые имели мы все.