Книга Грендель - Алексей Корепанов

– Ты был прав, Беня, – сказал Тангейзер. – Алонтальна действительно оказалась не только сексуальна, но и маниакальна…

– Да нет, – возразил Дарий. – Маниакален тот, кто принял ее слова как руководство к действию. Причем, заметь, действовать предстоит не ему, а нам, а Миля будет похаживать да замечания делать. Стрелять-попадать, пусть все только цветочками и ограничится, без последующих ягодок!

– А лучше бы ягодных кустов насадили вместо цветов, – повернулся к нему Тангейзер. – Хоть польза была бы какая-то. Идешь себе в ангар или, там, на склад, а по пути всякую малину-смородину срываешь – и в рот…

Дарий скептически хмыкнул:

– Ага, размечтался! Так Миля тебе и даст к ним хотя бы прикоснуться. К каждому кусту по штыку приставит и учет каждой ягодки заведет. – Он, спохватившись, приложил палец к губам. – Тсс! А то услышит, и к цветочкам и ягодки прибавятся!

– К слову, раскопал только что вот такую историю, – сказал Спиноза. – Из Темных веков. Цитирую: «А еще командир части очень любил цветы. За огромной клумбой перед КПП денно и нощно наблюдал один из дневальных, и не дай бог, если количество цветков по каким-либо причинам уменьшилось! В журнале приема-передачи наряда по КПП записи тогда выглядели, например, так: «На выезде – столько-то машин, система открывания ворот – в норме, состояние помещения КПП и прилегающей территории в порядке, за исключением: из ста шестидесяти пяти цветов клумбы завяли – два, растоптано ночью неустановленным лицом – один, похищено ночью неустановленным лицом – один. Наряд не принят». Где потом доставал недостающие цветы сдающий наряд дежурный – бог весть, но наказание за подобные недостатки следовало самое суровое». Конец цитаты.

– Вот-вот, – покивал Дарий. – Очень даже в тему. И чего эта Лонечка-Алонтальна сюда приперлась? Как ты там говорил, Бенедикт: «Она феноменальна, высокоинтеллектуальна»?

– И, кажется, для нас фатальна… – Тангейзер вздохнул еще более длинно и шумно, чем это раньше проделывал Силва. – Начало черной полосы… Как чувствовал… Сон сегодня какой-то сумасшедший приснился. Будто я почему-то на Бгали – никогда там не бывал, но во сне знаю, что это именно Бгали. Торчу в каком-то лесу, рядом база, и по этой базе с неба вовсю хреначат ракетами и бомбами. Я аж задергался и чуть на пол не свалился. И с чего бы? Вроде никаких таких видиков не смотрел…

– Бгали? – переспросил Спиноза.

– Ну да, – подтвердил Диони. – С какого такого?

– Бгали… – сказал Дарий с видом человека, который силится что-то вспомнить. – Бгали… Абудпшет…

– Адубштеп, – поправил его Бенедикт. – Есть там такой город.

– Стрелять-попадать, я и не подозревал, что знаю название хоть одного тамошнего населенного пункта. Со школы, что ли, отложилось? Или с училища?

– А о постполковнике Гаскойне не приходилось слышать? – не удержался супертанк.

Дарий пожал плечами:

– Много я видал всяких постполканов, всех и не упомнишь. А при чем он тут?

– Да так, ассоциации кое-какие возникли, – уклончиво ответил Бенедикт. – Чисто мои заморочки, забудь.

Он уже имел горький опыт и больше не собирался рассказывать о посещении Авалона и прежней реальности. Хотя, судя по словам танкистов, какие-то следы прежнего прошлого у них, кажется, остались.

– Гаскойна не знаю, а вот Милицу даже очень, – озабоченно произнес Дарий, глядя на включенный экран внешнего обзора. – Тан, поактивней изображай процесс!

Силва чуть ли не до локтей засучил рукава комбинезона, вскочил с кресла и принялся выкручивать из лобовой брони перископ, всем своим видом демонстрируя погруженность в работу. Потому что вышедший из-за угла ангара командир батальона с деловитым видом направился к стоянке, на которой возвышался розовый супертанк серии «Мамонт».

Поскольку бортовой люк был открыт, постмайор беспрепятственно забрался в бронеход и, пройдя по коридору, очутился в башне. Оба танкиста, находясь спиной к нему, сосредоточенно занимались техническим обслуживанием, уходом и проверкой и были, вероятно, столь увлечены работой, что не слышали тяжелой поступи комбата.

– Господин командир экипажа, – деревянным голосом начал Спиноза, – здесь господин постмайор Милица.

Дарий и Тангейзер почти одновременно повернулись и уже открыли рты для уставного приветствия, но комбат упреждающе выставил перед собой открытую правую ладонь:

– Отставить! Виделись уже сегодня. И с бойцом Спинозой тоже. Правда, издалека. – Он опустился в кресло Дария и обвел взглядом замерших танкистов. – Есть конкретный, значит, разговор, конкретное, значит, задание. И срочное, в рамках моей программы благоустройства территории.

Тангейзер чуть не выронил из рук тряпку, а Дарию оставалось надеяться только на то, что его, Дария, лицо не отражает того, что он, Дарий, думает сейчас о командире батальона.

– Цветы, значит, это, сами понимаете, хорошо, – продолжал Милица, состроив многозначительную мину. – Клумбы, там, грядки, вазоны, панно и прочие эстетические формулы. Облагораживает, значит, возвышает и все такое. Боец любуется цветами, боец вдыхает аромат, и у бойца улучшается психологическая составляющая и прочие функции. Но тут есть резервы, и я эти резервы отыскал, – комбат вновь окинул танкистов взглядом, и этот взгляд был торжествующим. – Любоваться, нюхать – это, конечно, хорошо, однако данных показателей мало, градус эффективности недостаточный. Не бьет, значит, по мозгам.

«Стрелять-попадать, что он еще придумал? – внутренне похолодел Силва. – Неужели Бенедикта под оранжерею решил приспособить?»

– А должен бить, господин постмайор? – осторожно спросил он.

– Ну конечно должен, подкапитан! – воскликнул Милица даже с некоторым недоумением относительно вопроса Дария. – Что ж это за градус, если он не бьет. У нас ведь с вами, подкапитан, и воспитательные задачи есть, их никто не отменял! А то как, значит, выходит? Зрительная функция у бойца задействована, нюхательная тоже, да и слуховая – ну, если ветерок, и клумбы, значит, шелестят. Но боец – это не только органы зрения, нюха и уши! У бойца и другой, я бы сказал, и я не побоюсь этого слова, архиважный орган имеется…

Тангейзер тихонько хрюкнул и сразу старательно закашлялся, а Дарий по-прежнему надеялся, что сохраняет нейтральное выражение лица. Спиноза же ничем не проявлял, что слушает разглагольствования комбата.

– И этот орган называется головой! – торжественно заявил постмайор. – Получается, что голова-то у него в этом процессе не эксплуатируется! А вот я свою голову поэксплуатировал, и вот что придумал, – Милица подался вперед и сделал короткую паузу. – Посреди всех этих клумб и прочих, значит, рабаток, нужно понатыкать табличек со всякими полезными для бойцов надписями. Не только, значит, эстетически воздействовать, но и воспитывать, обучать, направлять и, если хотите, в самом общем калибре, формировать мировоззрение! Вот поэтому я и здесь. Надписи нужны четкие, хлесткие, доходчивые и художественно соответствующие, взаимо-, значит, сопрягающиеся как формой, так и содержанием. Они должны стрелять прямо в голову и там и оставаться.