Книга Грендель - Алексей Корепанов

Возможно, кто-то от такого осознания своей уникальности занесся бы до невозможности, но супертанку серии «Мамонт» это не грозило. Именно потому, что он был уникальным.

Изменение реальности происходило совершенно незаметно, Спиноза не ощущал его ни одним из своих рецепторов. Это не было постепенным проявлением новой картины и даже сменой кадров в фильме – там все-таки понимаешь: вот только что была одна сценка, а теперь уже другая. Пожалуй, больше всего этот процесс походил на чередование образов в сновидениях. Спящий не в силах осознать того, что один сон сменился иным. Или возьмем другое сравнение: кому-то с такой силой врезали по голове в пункте А, что у него навсегда отбило память, и перевезли в пункт Б. И он будет думать, что всегда жил в этом самом пункте Б. В общем, как-то так…

Да, Бенедикт Спиноза, в отличие от выдуманного страдальца, память не утратил, но происходящие с миром метаморфозы не улавливал. То есть сам миг метаморфоз. Вот только что бубнила на кухне очередная пьяная компания – и вот уже никакой компании нет, и в командирском кресле, вытянув ноги и скрестив руки на груди, сидит со скучающим видом Дарий Силва, а Тангейзер Диони со столь же скучающим видом развозит мокрой тряпочкой пыль в стенном шкафу с аппаратурой.

У Спинозы уже возникла новая память, и он помнил, что танкисты торчат тут с самого утра, и только что говорили о комбате Милице. Причем он, Бенедикт Спиноза, тоже принимал участие в этом разговоре. Теперь бронеход видел, что танковый батальон живет своей обычной жизнью. Зависшее в вышине ласковое весеннее солнышко поливало лучами казармы, плац, мастерские и прочую территорию, порыкивали моторы, у дверей батальонного склада капитан Марник, чистенький и трезвый, что-то втолковывал парочке новобранцев. Возле столовой разгружали транспорт с перловкой. Еще трое новобранцев подметали ведущую из города к КПП дорогу. Ремонтник Вали Валиев по прозвищу «Вава» сидел на стволе «трицера» и, прищурив и без того узкие глаза, смотрел куда-то в сторону столицы…

Бенедикт знал, что батальон не принимал никакого участия в подавлении мятежа на Бгали, потому что мятежа не было. И никто не вынимал из него, Спинозы, «начинку», чтобы доставить на челябский завод для проведения диагностики. Все у него было на месте… нет, не все: дубликат «кисы» исчез.

Порывшись в старой и новой памяти, супертанк проследил три ветви реальности, в которых события шли по-разному.

В первой ветви Дарий и Тангейзер, отправленные на Тиндалию для расчистки и съемки территории с древними захоронениями, почти ничего сделать не успели, потому что угодили в Авалон. Что закончилось проведением ритуала изменения реальности.

Во второй ветви, возникшей вследствии проведения этого ритуала, танкисты тоже оказались на Тиндалии. Но не для лазанья по гробницам, а для изысканий, связанных со строительством космодрома.

И вот теперь все эти события вытеснила третья ветвь. Супербронеход и танкисты и на сей раз, по заданию союзного Управления археологии, оказались на тиндалийском полуострове Ватрида и провели все необходимые работы на территории исторического памятника «Долина могил предков-основателей». А потом, отчитавшись перед Управлением, вернулись на Флоризею, в свой отдельный танковый батальон, дислоцированный под Фортицей. И, ясное дело, в этой реальности бомб в Авалоне никто не взрывал.

А у танкистов пошла все та же рутина. Правда, некоторое разнообразие в нее внесли внезапные крупномасштабные учения «Броня крепка – 25», проводившиеся за три с лишним тысячи километров от столицы, но эта развлекаловка длилась недолго. Батальон вернулся под Фортицу, причем лишившись одной боевой единицы – танка серии «Трицератопс». Самое неприятное и обидное – не участие в учениях было тому причиной. Еще до начала учений его направили в какой-то отдаленный поселок. («За продуктами», – как-то расплывчато пояснил потом комвзвода Исмаили.) И он провалился во внезапно открывшийся грязевой источник. Экипаж выскочить успел, а боевая машина, как показало сканирование, погрузилась на чуть ли не километровую глубину, и легче было списать ее как уничтоженную в ходе учений, чем морочиться с извлечением «трицера» из недр. После этого случая Арсин Исмаили расстался с должностью командира взвода. Не по собственному желанию, конечно.

И, между прочим, оказалось, что теперь у Спинозы все в полном порядке с броней, прикрывающей переходник питающего контура. В его «кисе» уже возникло воспоминание о том, как по возвращении с Тиндалии ему заменили этот более тонкий кусок на другой, кондиционный, доставленный по заявке с Уралии вместе со специалистом челябского завода-производителя. Который и произвел замену. А махинацией, проведенной, скорее всего начальником склада перевалочной базы на Шавьерии, занялась военная прокуратура.

Да, реальность вновь стала иной, но никто, кроме супертанка, об этом не знал.

От всех этих мыслей Спинозу отвлек голос Дария.

– Нет, ну кто бы мог подумать, что он всерьез воспримет такую хрень, – хмуро изрек Силва. – Я теперь и рот лишний раз открывать боюсь.

– Лучше бы ты начал бояться еще до того, а не после, – не поворачиваясь, проворчал Тангейзер и с силой мазнул ветошью по панели недублированного хазоциклера. – Вот увидишь, скоро он весь личный состав заставит ходить с веночками на головах.

Дарий промолчал, только длинно и шумно вздохнул.

– А по-моему, это красиво, – заметил Спиноза. – Такой обычай присущ многим древним культурам.

– Мы не древняя культура, Бенедикт, – процедил Силва. – Мы очень даже современные военнослужащие. И не вздумай кому-нибудь пересказать то, что сейчас Тан ляпнул. Иначе и в самом деле будем тут в венках маршировать.

– Слушаюсь, Дар, – кротко произнес бронеход.

Приобретя новую, уже третью память, супертанк знал, о чем идет речь. Все дело было в командире батальона постмайоре Милице. Точнее, в жене одного чина из штаба округа, госпоже Алонтальне, с которой комбата, видимо, связывали особые отношения и которой, по его поручению, Спиноза сочинил стихотворное поздравление с днем рождения. Вчера она вместе с мужем прибыла в расположение батальона и, по слухам, упрекнула Милицу в недостаточной развитости его, Милицы, чувства прекрасного. Мол, всех нас радует весна, травка зеленеет, солнышко блестит, птички поют, а на территории вверенной ему, Милице, организационно самостоятельной боевой, учебной и административно-хозяйственной единицы вооруженных сил не найдешь не то что клумбы, но даже и самого захудалого цветочка. «Ничто так не украшает воинский быт, как цветы», – будто бы сказала она.

Выводы из этого упрека постмайор сделал в тот же день. Собрав командный состав, он огласил программу благоустройства территории воинской части. Собственно, вся программа состояла из одного-единственного пункта: насадить цветов где только возможно и сделать это в кратчайшие сроки. Причем в этом веселом мероприятии должны принимать участие все! Невзирая на звания и должности!

Программа Милицы была доведена до сведения всего личного состава и, как и ожидалось, не вызвала ни единого возражения. Дарию сразу вспомнилось, как в Авалоне красавица Эннабел Дикинсон вешала венок, сплетенный из крупных белых с красными точечками цветов, на ствол бортовой пушки супертанка. И он с иронией предложил украсить все танки батальона венками. Сказано это было в узком кругу, но шутка дошла до Милицы, и комбат отнесся к шутке вполне серьезно. И сегодня утром объявил о дополнительном пункте своей программы благоустройства. И утром же целая группа отправилась в столицу за рассадой и венками, а другая группа принялась намечать места, где предстояло хорошенько вскопать землю и посадить «украшение воинского быта». Тотальное оцветочивание территории воинской части и развешивание венков на боевой технике было запланировано на завтра.