Книга Гномы к нам на помощь не придут - Сара Шило

— Снова-здорово. Да пойми ты, дурья башка. Она же тебя таким макаром просто за жабры держит. Лиат утром. Лиат в полдень. Лиат танцует. Лиат в кино. Лиат в школе. Лиат в центре поселка. Лиат лежит в постели и видит сны. Не Лиат, а прямо индийский фильм какой-то. Ты вон за одну ее улыбку на все, что угодно, готов, а сам у нее даже в прихожей не был. Она тебя на порог не пустила. Нет уж, дудки. От меня ни одна баба не дождется, чтобы я так в нее втюрился. Черта с два. Да и вообще. Она скоро из армии дембельнется и домой уедет. А про тебя даже не вспомнит.

— Вечно ты, Ицик, одни гадости говоришь. Если ты людей не любишь, я что, тоже от них бегать должен, да? Ну что с того, что Лиат мне по ночам снится? Тебе-то какое дело? И улыбка ее… Чего ты к ней привязался? Что ты в этом понимаешь? Тебе-то она, может, и улыбается, а со мной она хохочет, понял? И смотрит на меня этими своими глазищами. Короче, не полезу я к ней в квартиру, ясно? Не полезу и все, хоть режь. Я туда только через дверь войду. Да и то, если только Лиат меня сама пригласит.

— Не полезешь, значит?

— Не полезу.

— Дурак ты, Дуди, и не лечишься. Бегаешь все время, как идиот, за перелетными птичками. Не пойму я тебя. Ты что, не знаешь, что они добровольцы? Нет? Они через полгода обратно к себе в Америку вернутся, и больше ты их никогда не увидишь. Ты что же думаешь; кто-нибудь из них к тебе придет, скажет: «Ай лав ю, Дэйвид!» — и предложит поехать с собой? Да ни в жисть ты эту Америку не увидишь, понял? Разве что фотография твоя туда полетит, и все. Ну, эта, где они на гитаре играют, а ты сзади притулился. Только фотография одна в Америку и полетит, понимаешь? Фотография! И вообще, на кой они тебе, эти инструкторши, сдались-то? Убей Бог, не понимаю. Они ж только спят и видят, как бы отсюдова сдернуть. Посмотри вон на них в пятницу, когда они в школу приходят. С самого утра только и делают, что на часы смотрят да минуты считают. А если ты завтра с ними на улице повстречаешься, они на тебя даже не взглянут. Как будто ты воздух.

— Ну ладно тебе, Ицик. Хватит!

— Я еще не кончил. Послушай, что тебе Ицик говорит: он тебя плохому не научит. И эти вон тоже. Которые сюда на два года на заработки приезжают. От них тоже проку никакого. Они ведь почему сюда все едут-то, а? Да потому, что у них деньги кончились и они в большом городе жить не могут. А у нас в поселке можно и без денег прожить. Вот они и приезжают. И смотрят на тебя так, словно только что из миквы[22]вылезли. Как будто они все из себя чистенькие такие и как будто Бог просто чего-то там перепутал и по ошибке бросил их после миквы в мусорку. Каждый день только и делают, что деньги подсчитывают, которые здесь заработали, и дни считают, чтобы поскорее в город слинять. Все они отсюдова убегут, Дуди, все до единой. Поверь мне. Да еще и смеяться над тобой потом будут. Смотрите, мол, какой этот Дуди придурок. Думал, что тоже отсюдова выберется. Не понимает, дурачок, что он всего-навсего жалкая курица. Куда ему из своего курятника бежать-то? Два метра по двору пробежит — и ку-ку. Короче, слушай, что тебе Ицик скажет. У меня к тем, кто приезжает и уезжает, доверия нету. Не дождутся они от меня, чтобы я им свое сердце на блюдечке преподнес. Чтобы они делали с ним, что захотят. Приехали, побыли, отчалили — ну и скатертью дорога. Я их и до приезда сюда знать не знал и после отъезда знать не хочу. И запомни раз и навсегда: самое дорогое, что у нас есть, это наша родня. Усек?

— Родня, говоришь, да? А что ж ты тогда, как только я про папу заикнусь, сразу говоришь: «У нас папы нету»? И Коби тоже. Как только я скажу «Коби» — ты сразу прям до неба подпрыгиваешь. Как будто тебя собака укусила.

— Коби, Коби… Я же тебе тыщу раз говорил: Коби думает только о себе. Сколько можно повторять?

— Ну хватит уже, Ицик, надоело. Достал ты меня своими разговорами. Ладно, полезу я, полезу. Только в последний раз, понял? И не сейчас. Я жрать хочу просто помираю. Я не могу туда голодный лезть.

— Это не страшно. Там и поешь. У тебя времени на все про все хватит. Зайдешь к ним на кухню и чего-нибудь перехватишь. А я тебя возле лавки Коэна подожду. Минут за семь-восемь вполне управишься. И поесть успеешь, и все остальное. Только ремешки срезать не забудь.

— Ты чего, совсем уже, что ли? Какая у них там еда, у солдаток-то у этих? Ты просто у них дома никогда не был. Да нету у них там ничего. И на кухне тоже шаром покати. Едой и не пахнет, одной только плесенью. Она у них зимой завелась, черная такая. Они, правда, перед Песахом стены побелили, но запах все равно остался. И чего они там весь день едят — ума не приложу.

— Ну Коэна этого тоже, как назло, теперь ничего не купишь. Он нам в долг больше не дает. Вот если б ему Коби заплатил, тогда бы дал. Черт, как у него из лавки хлебом несет… Ладно, пошли домой, чего-нибудь перекусим. Как только ты сказал, что они там все время голодные сидят, мне тоже сразу есть захотелось. А потом уж и за ремешками пойдем. Времени должно хватить: у них занятия только в семь заканчиваются. Короче, пошли полопаем. А заодно и птицу в кухонный шкаф посадим. Кстати, ты там дырки для воздуха сделать не забыл? А то смотри у меня.

— Не забыл, не забыл. Пять штук проделал.

— Ну, тогда она не задохнется. Посадим ее в шкаф, закроем дверцу на гвоздь — и пусть сидит. Только имей в виду — нам надо, кровь из носу, до шести управиться. А то еще, не дай Бог, стемнеет, и тебе придется там свет зажигать.

Дуди

Я думаю, если бы Ицика не было, я бы ни за что в жизни не стал лазить по квартирам. Если бы у него не было таких рук и ног, он бы, наверное, лазил вместо меня. Но Ицик есть; и он мой старший брат; и мы похожи с ним, как близнецы. Если он снимет панамку, нас не различишь. Поглядишь на наши лица — и не поймешь, где Ицик, а где Дуди. Только вот руки и ноги у него не дай Бог никому. Но тут уж ничего не поделаешь. Из живота матери таким вышел.

Без Ицика я бы никогда не научился по домам лазить. Без него я просто ноль без палочки. Даже если я сто раз на какой-нибудь дом залезу, или там, например, на скалу, или на забор, и даже если я сделаю все в точности, как он мне сказал, — все равно, когда мне надо будет лезть куда-нибудь еще, я без него этого сделать не смогу. Потому что он стены читать умеет, а я нет. Ему стоит только один раз на какой-нибудь дом снизу вверх поглядеть, и он сразу видит, что на стене написано. Без понятия, что он там на этих стенах видит. Я бы просто залез — и все. А он сначала думает. Только молча. Так было и в тот раз, когда мы решили залезть к солдаткам.

Я тогда увидел, что он замолчал, и стал слоняться взад-вперед, пинать ногами камни, причесываться, потом пошел отлить, а когда вернулся, Ицик уже лежал на земле — как жук на спине — и перебирал руками и ногами в воздухе. Будто взбирался наверх. Только при этом продолжал лежать на земле. Он же от нее оторваться не может, верно? Ну вот. Перебирал он руками и ногами перебирал, а глаза его в это время — медленно так — поднимались вверх, и он ставил руки и ноги в точности, куда надо. Одним словом, он делал на земле то, что я через пару минут должен был делать на стене. А потом говорит: