Книга Гномы к нам на помощь не придут - Сара Шило

— Да бери, бери. Только осторожно, ладно? Смотри, как она у меня сидит. Видишь, я ее не боюсь. Всю руку ей даю, не сгибаю. Чтобы она стоять могла.

— Не, Ицик, я так не могу. Я не могу, чтобы она у меня на руке стояла. Возьми-ка ее лучше ты. На, бери. У тебя руки как будто специально для этого сделаны. У тебя просто рука ничего не чувствует, поэтому ты и можешь ей всю руку подставлять. Она вон тебе ее уже всю продырявила, клювом своим, а тебе хоть бы хны. Даже и не пикнул ни разу. Смеешься, как будто она тебя целует.

— Ладно, давай ее сюда. Тебе ее надо в перчатках брать. Есть такие перчатки специальные, для инвалидов. Их в «Керен кайемет»[20]выдают, чтобы они могли из земли репейники выдергивать. Мы туда с тобой как-нибудь сходим и возьмем. А теперь дай-ка ей немножко мяса. Только немножко, чтобы не привыкала. Нам оно еще понадобится, когда мы ее дрессировать будем. Только ты его порежь. Она ведь как королевна ест, маленькими кусочками. Я должен придумать, что с ней делать. Нам нужен какой-нибудь кожаный ремешок, чтобы привязать ее за ногу.

— А что, шнурки разве не подойдут? Я думал, мы свяжем несколько шнурков, и все. Я даже их принес.

— Ты что, Дуди, какие шнурки? Она же королевна. Королевен шнурками не привязывают. Шнурок ей лапку порежет. Нет, она, конечно, сильная, это правда. Но и нежная тоже. Она мне дороже всех на свете. Я для нее все, что угодно, сделаю. Помнишь фильм про Кес?[21]Все, что там Кес просила, я ей тоже это дам. Я ей такой дворец отгрохаю, она из него улетать не захочет. Понял? Чего ты мне рожи-то корчишь?

— Какие еще рожи? У меня палец болит. Я его, наверное, сломал, когда упал.

— Где упал? Ты же вроде не сильно упал.

— Да нет, это не из-за нее. Это когда я нес книгу про птиц. Мне показалось, что ты свистнул, — ну я и сиганул в кусты. За книгу испугался. Даже изо рта ее выронил. А там из земли торчала железяка, черт бы ее подрал.

— Ладно, ладно, посиди тогда немного, отдохни. Только смотри, не плачь у меня, понял? И отдохни как следует. Потому что тебе сегодня надо будет еще кое-что сделать.

— Какое еще «кое-что»? Ты же сказал: «Это все». Опять ты все время разное говоришь! Сначала сказал: «Мы только ее принесем — и все». Потом сказал: «Мы только книжку возьмем, чтобы точно знать, что она самка». А сейчас опять «кое-что»? Ты и про книжку говорил, что она «кое-что». А у меня теперь палец раздулся, как сосиска. Во, смотри. Знаешь, как ноготь болит?

— Честное слово, Дуди, это в последний раз. Только это — и все. Чтобы нам было чем ее привязать. Без этого мы не сможем ее дрессировать. Нам только одно это и осталось — кожаный ремешок.

— А почему мы тогда назад-то идем? Десять метров прошли — и уже возвращаемся? Зачем же мы дорогу-то переходили? Из-за Морди, что ли? Чтобы тебе с ним не здороваться? Тебе что, жалко, что ли, с ним поздороваться, да? Еще подумает про нас чего. И Коби скажет.

— Ну и что? Да кто он такой, этот Коби-то твой? Отец он мне, что ли?

— А если он разозлится? И Хаим с Ошри… Они тоже…

— Что Хаим с Ошри? Ну что Хаим с Ошри? Да они еще сосунки совсем. Вот увидишь! Когда-нибудь они поймут, кто такой этот Коби.

— Не, Ицик, так нельзя. Если Коби разозлится, он нам деньги на кино давать перестанет. А я без кино не могу.

— Ладно, хватит уже ныть. Ты лучше на нее посмотри. Она нас слушает. Видишь, как смотрит? Будто все понимает. И то, что было, понимает и чего еще даже не было. И ей все абсолютно до лампочки. Смотри, как она мой палец лапкой держит. Сдохнуть можно. Она сильная. Но и нежная тоже. Слушай, а как ты думаешь, она знает, что она только наша и больше ничья? Эй, ты куда? Нам же сюда.

— Не-е, Ицик, я к этим солдаткам-инструкторшам в квартиру больше не полезу. Я зарок дал. Больше я туда ни ногой. Папой поклялся.

— Ты что, Дуди, совсем уже, что ли? Не поймешь тебя, честное слово. Ты ее хочешь или нет? Как мы ее без кожаного ремешка дрессировать-то будем, а? Ладно, не ссы. Чего ты так распсиховался? Не боись, я уже обо всем подумал. В понедельник все солдатки пойдут в Дом культуры, так? Они там ликбез проводят, читать-писать учат. Ну, куда еще наша бабушка ходит.

— Откуда ты знаешь, что она туда ходит? Мы ж ее сто лет не видели.

— Я ее на прошлой неделе видел. Она туда с другими бабками входила. Они в четыре начинают. Так что тебе бояться нечего. И вот еще что. Чтобы я больше от тебя не слышал, что ты папой клянешься. Нет у нас папы, понял? Нельзя клясться тем, кого нет. Ты меня понял или нет?

— А если какая-нибудь солдатка заболеет и дома останется? Что тогда? Или там, к примеру, ей на занятия идти не захочется и она больной притворится? Короче. Я хочу, чтоб ты пошел со мной. Сначала постучимся в дверь, и, если никто не откроет, тогда я залезу. А с чего ты взял, что у них кожаный ремешок есть?

— Будь спок, я знаю.

— Да откуда у них кожаный ремешок?

— Оттуда. Помнишь эту, высокую? Ну, которая в босоножках с ремешками до колен ходит? Она в шесть утра встает, чтобы их завязать.

— A-а, эта? Конечно, помню. Ее Шуламит зовут. Она с Лиат дружит.

— Ну вот. Мы эти ремешки у нее и отрежем. С обеих босоножек. Свяжем их один с другим — ничего лучше и не надо. Она ведь все равно их уже не надевает. Над ней все из-за них смеются.

— Что, правда, что ли? Слушай, а точно! В них ноги и в самом деле на мясо похожи. Когда его перевязывают, чтобы в субботнюю осину положить.

— Вот эти ремешки и отрежешь. Раз — и готово.

— Ладно, я им тогда заодно еще и книжку верну. Положу ее в шкаф, и все. Как будто она там так и лежала. Только вырву две наших страницы.

— Ты чего, вообще уже? Не понимаю я тебя.

— Но ты же сам сказал, что мы ее вернем. Вот, ты опять другое говоришь. Ты сказал: «Мы только на соколов посмотрим и вернем». И еще сказал, что мы не воры.

— He, Дуди, ты точно умом тронулся. Если мы ее сейчас подложим, они сразу поймут, что это мы. Короче, забудь ты про эту книжку, понял? Мы ее как-нибудь потом вернем, когда они еще куда-нибудь слиняют. Не, мы ее лучше в школу вернем. Как будто это они сами. Как будто они ее там забыли. Дай-ка мне лучше немножко мяса. А то она опять голодная. Видишь, как орет? Только, знаешь, есть одна загвоздка. У них там, когда радиола сломалась, им еще заодно и жалюзи починили. Так что через окно больше не влезешь. Такие дела.

— Знаешь, Ицик… Если там будет Лиат, мне конец. Я не могу, когда она мне в глаза смотрит. Не могу — и все тут. Если она меня там поймает, она, может, даже плакать будет. Она, может, потом и не скажет ничего. Но эти ее глаза… Я не могу, когда она мне в глаза смотрит. Убивают они меня просто, эти глазищи ее.