Книга Тайна "Красной Москвы" - Ольга Тарасевич

— У этого аромата такая тяжелая судьба, — продолжает парфюмер, вертя перед своим носом красной крышечкой от флакона. — Генриху Брокару приходилось постоянно доказывать, что его духи не только не хуже, но и много лучше французских. Потом его фабрику национализировали большевики. Любые французские духи из магазинов исчезли. И к «Красной Москве» стали относиться как к чему-то безальтернативному, чем пользуешься от безысходности. Потом появился импорт, и «Красная Москва» стала скорее символом бедности. Настоящие французские духи стоили дорого, отечественный парфюм был доступнее. Я не хочу умалять достоинства «Клима» и «Мажи Нуар». Но автор «Красной Москвы» — тоже француз, причем как парфюмер он был на порядок талантливее, смелее, оригинальнее своего поколения…

Кажется, я начинаю понимать, к чему вся эта длинная предыстория. К тому же я подслушала разговор — Орехов жаловался анонимному собеседнику на то, что у него пропали духи «Красная Москва». Надо полагать, речь идет о каком-то старинном раритете. Вряд ли современный недорогой «кирпичик», продающийся в любом магазине, заинтересовал грабителя и убийцу. С этой старинной «Красной Москвой», скорее всего, связана не совсем чистая история. Иначе Орехов бы предпочел иметь дело с полицией, а не с шантажистом.

Я озвучиваю свои выводы, а Орехов быстро-быстро кивает головой, как китайский болванчик. Потом он уточняет детали — и я вижу картину российского бардака и рвачества в наихудшем его проявлении.

Итак, да — пропали духи «Красная Москва». Очень старые, скорее всего, им было более ста лет, и их готовил если не сам Генрих Брокар, то его сыновья-парфюмеры. Драгоценная жидкость сохранилась прекрасно. Главные враги духов — свет и жара, а еще перепады температур. Старинные духи были налиты в непрозрачный, инкрустированный драгоценными камнями флакон и хранились в запасниках известного российского музея (где имелись явные проблемы с обеспечением сохранности экспонатов, но вот постоянную температуру поддерживать умели).

— Флакон — это отдельное произведение искусства. Раньше «Красная Москва» называлась иначе — «Любимый букет императрицы». Флакон отлили из хрусталя, в форме букета, причем состоял этот букет из тех же цветов, которые входили в пирамиду! Хрустальные цветы были украшены драгоценными камнями, стебли отделаны малахитом, сама корзинка переливалась великолепным коньячным топазом, и…

Перебиваю этот восторженный поток:

— У кого и за какую сумму вы это купили?

Парфюмер тушуется, смотрит враждебно. Потом, похоже, решается:

— У сотрудника музея Тимофея Веремеева. Я разговорился с ним. Он проводил экскурсию по залу, где было много предметов, связанных с парфюмерией. Представляете, надушенные веера и перчатки до сих пор хранят аромат — а ведь прошло уже более ста лет! Вот что значит натуральное сырье и качественные компоненты! Амбра, кажется, может благоухать вечность!

— Вы сказали Веремееву о своей профессии и он предложил купить раритет?

Орехов кивнул:

— Да. Ну, конечно, не сразу. Пару раз мы встречались за ленчем, он присматривался ко мне. Потом решился. Средства у меня имелись — как раз накануне мне перечислили крупную сумму денег, мой гонорар за парфюм для знаменитой зарубежной компании. К сожалению, российские парфюмеры не могут афишировать свою работу для известных брендов. Нас используют как гастарбайтеров. Но лучше анонимная работа, чем отсутствие работы… Да, так вот — стоил этот старинный флакончик, как новый джип. Но для меня его ценность неизмеримо выше. Я обожаю все, что связано с историей парфюмерии, а этот флакон, похоже, принадлежал императорской семье и был сделан по заказу тех самых Брокаров…

— И что, вы хранили такую дорогую вещь в мастерской?!

Стас вздохнул, встал с дивана и нервно заходил по комнате.

— Да. Хранил. А что толку в ценных вещах, которые лежат в сейфе? Я хотел видеть этот флакон, чувствовать его энергию. Иметь возможность показать любому клиенту тот самый старинный аромат… За сохранность духов я не переживал — у меня тут климат-контроль. Флакон абсолютно непрозрачный. Крышка притерта плотно-плотно, контакт с воздухом многие годы был исключен. Я не уловил в духах ни одной битой ноты. Ах, знали бы вы, как он звучал! Глубоко, объемно — и вместе с тем очень, очень тонко! Натуральные компоненты — сейчас таких не достать. Но… Да, Тимофей продавал мне этот флакон с одним условием — не демонстрировать его никогда. Владеть, наслаждаться, но не на публике.

— Он боялся, что о незаконной продаже станет известно? — догадалась я, испытывая острое желание усадить парфюмера на место, так как от его лихорадочных метаний у меня рябило в глазах. — Но как Тимофей мог узнать об условиях хранения флакона? Вы могли наврать ему, что духи лежат в сейфе. Или он в гости пришел?

С печальным выражением лица Орехов развел руками:

— Сила рока, воля случая. Однажды он собирался зайти в мастерскую — и я унес флакон. Но наверное, правду говорят: чему быть — того не миновать. Оказалось, что его родственнице, так же как и вам, подарили сертификат на посещение моей парфюмерной мастерской. Она заметила флакон, заинтересовалась, я показал ей эту вещь. В общем, Тимофей все узнал. Накануне убийства он звонил мне. Разговор был резкий, неприятный, с угрозами… После того как мы обнаружили труп, Веремеев опять набрал мне. Он как будто бы чувствовал, что случилось непоправимое. Я решил после всего произошедшего воздержаться от прямых обвинений, рассказал про кражу и убийство. Мне кажется, когда идешь по пути резких наездов — человек вынужден защищаться, и сложно понять, насколько он искренен. Я выбрал другую тактику, хотел показать свою растерянность, страх.

— И что вы поняли по реакции Веремеева?

— Он был неприятно удивлен и напуган. Просил меня не говорить ничего полиции о флаконе. Он сказал, что для музея как-то получилось подчистить документы, уничтожить информацию о поступлении в фонд этой вещи. А теперь он очень боится, что наши махинации вскроются.

— Вы верите ему?

— Да. Он интеллигентный человек. А тут — украсть, убить. Нет, невозможно. Не могу себе представить.

— Да, наверное, подозревать этого Тимофея не надо. — Я тоже встала, подошла к окну, открыла форточку. Ароматы мастерской, доставлявшие сначала мне неимоверное наслаждение, через час сжали голову, как тиски, и я почувствовала даже обычно несвойственное моему организму повышение давления. — У него же нет гарантий, что вы не станете откровенничать с полицией. Да, он вернет флакон на место. Но могли появиться ваши показания о незаконной продаже — и он огреб бы по первое число. Это же подсудное дело, и никакая вещичка стоимостью джипа не заменит свободы…

На всякий случай я все-таки попросила Орехова написать мне телефон Веремеева. К счастью, выяснилось, что номер автомобиля музейного работника Стас тоже запомнил — он отличался от номера его собственного авто всего на одну цифру.

Я подумала, что при помощи Седова (который, в свою очередь, загрузит своих оперов парой-тройкой телефонных звонков и запросов) мы очень быстро поймем, находился ли в момент совершения преступления Веремеев возле парфюмерной мастерской.