Книга Адвокат. Судья. Вор - Андрей Константинов

– Что это? Этого раньше не…

Договорить она уже не смогла. Олег, закрыв ей рот губами, с чудовищной силой, так, что хрустнули косточки, прижал Катерину к себе. Она замычала, забилась, пытаясь упереться руками Олегу в грудь, но он не обращал на ее сопротивление никакого внимания, гладя под халатом своей грубой ладонью ее постепенно твердевшие соски…

Когда он оторвался наконец от ее губ, она уже задыхалась, и ее вскрик: «Олежка, ты что, не надо!» – получился слабым и неубедительным.

Званцев быстрым движением завернул подол халата, рванул тонкую ткань трусиков и развернул Катерину к себе спиной, одновременно чуть наклоняя ее вперед. Она и охнуть не успела, когда он уже вошел в нее, вернее, ахнула она как раз после этого, а потом начала постанывать, обмякнув на левой руке Олега, которой он придерживал ее за грудь…

Олег кончил через мгновение после нее, кончил прямо внутрь, и Катерина возмущенно простонала:

– Ты что же делаешь… Мне же… а‑а… нельзя сегодня‑а‑а… Ой, мамочка‑а‑а!

И она вдруг содрогнулась в еще одном оргазме и, противореча своему словесному упреку, схватила Олега руками за бедра, втискивая его в глубь себя…

Позже оба с трудом могли вспомнить, что происходило во время нахлынувшего на них безумия: Катерина плачет, упрекает Званцева, а он, утешая ее, невнятно бормочет, и вот уже неожиданно, с провалом соединительного звена в цепи событий, Катя глубоко берет в рот его плоть и снова стонет, но уже от удовольствия, потом рыдания сотрясают Олега, он говорит про погибших друзей, про смерть, страх и ненависть, иссушившие его душу, на которую сейчас ее слезы падали спасительным дождем, а Катя его утешает, целует и снова рыдает у него на груди…

И оба молчат о Сергее, хоть и хочется им друг друга спросить: «А что с Челищевым?» Но оба молчат…

А потом безумие яви перешло в спокойствие сна… Утром Катя тихонечко встала с кровати и пошла на кухню готовить завтрак. Шепотом она ругала себя последними словами. Катерина не могла понять того, что с ней происходило, – тело сладко ныло, а на душе было муторно. Жалость к Олегу перемешивалась с чувством вины.

В кухню вошел заспанный и умиротворенный Олег, стал говорить какую-то ерунду про возвращение в Петербург вместе.

Катя словно обдала его ушатом ледяной воды:

– А может быть, ты – в Москву? Вадим мог бы помочь тебе устроиться на неплохую должность, если ты не собираешься продолжать учиться. Можешь быстро поправить свои дела. Я слышала, что им в министерстве как раз нужен хороший, проверенный водитель.

Олег непонимающе мотнул головой и хрипло спросил:

– Какой водитель? Кто такой Вадим?

Катерина, не отвечая, закурила длинную «More». Затянувшись и выпустив облачко дыма, сощурилась и спокойно объяснила:

– Олежка, Вадим – это мой муж. Мы, похоже, немного забыли о нем. А он есть и будет. То, что было, – это просто накатило на меня. Забудь!

Сказала, словно отрубила. Долго сидели молча – Катя – с длинной сигаретой «More» в отставленной руке, Олег – с мятой «Примой». Гася окурок о край раковины, Званцев зло усмехнулся:

– Накатило, значит… Есть и будет… Из жалости, значит, на бедность подкинуть изволили… И даже в холуи взять готовы?!

Резко вскочив, так, что упала изящная табуретка, Олег рванулся в комнату, схватил в охапку свою форму. Катя подалась было за ним, но потом бессильно опустилась на табуретку и спрятала лицо в ладонях. Оделся Званцев мгновенно. Проходя мимо кухни, Олег задержался, хотел поймать Катин взгляд, чтобы бросить ей в лицо что-нибудь презрительное, грязно-жесткое, но в сгорбившейся за кухонным столом фигуре было столько отчаяния и боли, что Олег, открыв было рот, осекся. Он никогда не любил бить лежачих. Постояв немного молча, Званцев негромко сказал:

– Ладно, Катюха… Как устроюсь – позвоню, номер я списал. На меня зла не держи, может, я действительно не так что понял… Лихом не поминай! В общем, пока… – Тяжело оторвавшись от дверного косяка, Званцев подобрал свой вещмешок и дешевенький «дипломат» и медленно, словно к ногам его были прикованы гири, побрел прочь. Закрывая тяжелую входную дверь, Олег услышал, как на кухне зарыдала Катя. Он помедлил еще немного, словно колебался, не вернуться ли… Но потом тряхнул головой и захлопнул дверь. Он не знал, что в следующий раз увидит Катю лишь через четыре года.

До Ленинграда Званцев добрался дневным поездом, уболтав проводника пустого на две трети сидячего вагона. В Питере уже был глубокий вечер. Постояв немного на площади Восстания, посмотрев через Невский на подсвеченный шпиль Адмиралтейства, Олег закурил и пешком пошел на Вторую Советскую. Он шел тяжелыми шагами и не торопился, потому что думал, что дома его никто не ждет. Олег ошибался. Подходя к дому, он увидел свет в окнах своей квартиры. Лоб Олега покрылся холодной испариной, он рванулся вперед и, грохоча сапогами, мгновенно взлетел вверх по лестнице. Руки у него тряслись, пока он доставал ключи. Пытаясь найти привычную замочную скважину, Олег вдруг замер. Что-то было не так. Дверь была новая, с дорогой обивкой и незнакомыми замками. Рукавом бушлата Званцев вытер пот со лба. Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, Олег нажал на кнопку звонка. Звонок тоже был новым, вместо старого, знакомого с детства дребезжания он услышал какие-то соловьиные трели.

Дверь долго не открывалась, но вот наконец послышалось шарканье шлепанцев в прихожей, и незнакомый недовольный голос спросил через дверь:

– Кто там еще?

Олег смутился, потерялся и неожиданно даже как-то робко и неуверенно сказал:

– К Званцевым…

Дверь приоткрылась через цепочку. В образовавшуюся щель Олег увидел лысоватого пузатого дядю-хомячка с бульдожьими брылями щек и аккуратным наливным животиком, выпиравшим из спортивного костюма «Сборная СССР».

Окинув Званцева презрительно-недовольным взглядом, пузан буркнул:

– Они тут не живут больше… Старуха померла недели три назад, я даже деньги на похороны давал, договаривался, чтобы в крематорий ее без очереди устроить… А сын ее еще раньше в Афганистане погиб…

Сказав, толстяк счел проблему исчерпанной и хотел было закрыть дверь, но сапог Олега не дал ему это сделать.

– Стой!.. Не сын, а внук, внук, понимаешь?! Это я, живой, понимаешь, не погиб я!..

Отшатнувшись было в испуге, человек-бульдог, убедившись в том, что цепочка надежно закреплена, вновь приблизился к щели:

– Иди отсюда, солдат! Иди по-хорошему… Званцевы все умерли! И документы есть! А если тебе переночевать негде, приехал, понимаешь, к сослуживцу, – это еще не причина в дверь ломиться… Утром иди в паспортный стол и разбирайся там, если интересно. А здесь не бузи! А то милицию вызову! Давай, давай, солдат, иди отсюда! У меня семья спит…

Воспользовавшись оторопью Олега, бульдог-хомяк выпихнул его сапог наружу и захлопнул дверь. Званцев какое-то время оцепенело смотрел на черную кожу обивки и слушал щелканье многочисленных замков. Потом он беспомощно покрутил головой, потоптался на лестничной площадке и, присев на ступеньки, спрятал лицо в ладони. Раскачиваясь, он тихонечко жалобно заскулил, словно маленький щенок, проглотивший живую осу, ужалившую его…