Книга Ра - Тур Хейердал

И тут же я сообразил, что это не шествие, а танец, мужской хоровод. Идя по кругу, танцоры часто перебирали ногами, наклонялись, опускали руки к земле и снова поднимали их к небу под колдовские звуки рожков и дробь барабанов. В широком кольце танцующих можно было рассмотреть музыкантов. И там происходило еще что-то, мелькали две женские фигуры, то они вроде сидели, качаясь, на каких-то стульях, то их будто кто-то волочил по кругу за волосы, спиной вперед. Я щурился, вертел головой и так и сяк, пытаясь разобрать, что там делается, но тут все мое внимание сосредоточилось на новой детали. Один человек отделился от хоровода и, не переставая танцевать, направился ко мне. В руке он держал короткий меч, которым взмахивал под музыку.

Откуда я взял, что он ко мне идет, разве можно меня рассмотреть в темноте? Но нет, никакого сомнения, он именно меня приметил... И вот уже меч сверкает перед моим носом. Я принудил себя улыбнуться, дескать, шутка есть шутка, я все понимаю. Однако ответной улыбки не было. Суровый араб, пританцовывая, продолжал размахивать своим мечом. Уголком глаза я видел, что вокруг фонаря по-прежнему вращается кольцо танцующих, только этот чудак напирал на меня. Я снова попробовал улыбнуться, но потом до меня дошло, что улыбаться тут нечему, я попал в дурацкое, унизительное положение. Острие меча то грозило отсечь мне нос, то вонзалось в дувал около моей головы.

Я лихорадочно соображал, как мне быть. Перехватить меч рукой? Останусь без пальцев. До самого танцора мне не дотянуться. Он как-то нетвердо ступал, словно находился в трансе. Пьян? Но я не видел, чтобы здесь пили вино. Накурился наркотика? Кто мне ответит, кто научит, что делать, пока меч не расписал мне лицо.

И тут, подчиняясь шестому чувству, я вдруг пустился на такую штуку, что сам усомнился в своем рассудке. Видели бы меня сейчас мои родные, они решили бы, что я свихнулся. Я начал танцевать, да, да, танцевать. Сперва на месте, чтобы не напороться на меч. Похоже, араб опешил, во всяком случае он на миг как будто сбился с такта, но тут же опять запрыгал, и мы, танцуя вместе, двинулись к фонарю – он задом наперед, я за ним. Участники хоровода механически расступились, пропуская нас в круг, и никто не реагировал на наше появление, я же так старался поточнее повторять движения танцоров, что уже не различал особо ни моего партнера с мечом, ни кого-либо из остальных. А когда ко мне вернулась способность наблюдать, я уже слился с широким кольцом танцующих арабов, будума и канембу и видел только четырех музыкантов, которые стояли, приплясывая, у самого фонаря. Танец был совсем несложный: знай, шаркай ногами под музыку, подпрыгивай и наклоняйся, как все.

Я как-то не сразу заметил, что круг постепенно становится меньше. Участники неприметно отходили по одному, и вот уже всего человек десять-двенадцать танцуют вокруг фонаря и музыкантов. Дудочник, должно быть, с младенчества дул в свою свирель, потому что щеки у него были, совсем круглые и как будто сделанные из черной резины, которая, растягиваясь, становилась коричневой. А может быть, это мне так казалось из-за освещения. Но что у него по лбу пот катил градом, это уж совершенно точно, и приглядевшись, я обнаружил, что все остальные тоже обливаются потом. И еще я увидел: у каждого танцора была в руке монетка, ее отдавали дудочнику, когда отделялись от хоровода и ныряли в темноту. Не пристало мне быть хуже других! Я достал из кармана ассигнацию Республики Чад, тотчас дудочник, сопровождаемый барабанщиками, приблизился и задудел мне прямо в лицо, темп возрос, круг еще больше сузился, осталось всего четверо танцоров, и внимание музыкантов недвусмысленно сосредоточилось на самом щедром. Глядя на своих потных партнеров, я с удивлением заметил у них явные признаки утомления, словно они в этом состязании кто кого перепляшет уже дошли до точки. У нас в Европе любители твиста или шейка так скоро не сдаются, но, может быть, у всадника из пустыни ноги послабее, чем у северного лыжника, я только-только во вкус начал входить, правда, они, наверно, танцуют не первый час, а я только что начал, могу хоть целую вечность продолжать в этом духе, шарк-шарк-скок-нагнулся-выпрямился, ух ты, еще быстрее, видно, музыканты решили, что пора заканчивать, еще один вышел из круга, за ним другой, состязаться так состязаться, быстрей, быстрей, так и запыхаться можно, ага, последний сдался, я танцую один, дудочник бросается мне на шею и хватает ассигнацию, люди напирают, белки, зрачки, всем надо посмотреть, и поди пойми эти взгляды... Жадно глотая ночной воздух, я ощущал приятную усталость и радовался, что человек с мечом пропал. В эту минуту из темноты вынырнул какой-то могучий детина и подвел ко мне двух дородных дам не первой молодости, красотой и пропорциями заметно уступающих многим местным жительницам, которых мы видели днем на пляже. Их черная кожа блестела от пота, как у тех ребят, что плясали со мной. Уж не те ли это женщины, которые что-то изображали в центре круга? Их молча поставили рядом со мной, словно призовые кубки. Тусклый свет фонаря падал на сотни арабских и негритянских лиц, окруживших меня со всех сторон. Что делать? Как выйти из положения, которое все более осложняется, и как выйти из этой толпы в ночь, откуда я пришел?

Вдруг чья-то тяжелая рука легла мне на плечо – Умар!

– Мсье брав тамтам, – одобрительно сказал он, исчерпав этим свой запас французских слов.

Я смотрел на улыбающееся лицо моего спасителя, единственное знакомое лицо. Этот праздник явно был для простых людей, ни султан, ни шериф не пришли. Но Умар тоже пользовался авторитетом, и увидев, что я на дружеской ноге с родственником султана, толпа расступилась. Вдвоем мы прошли под аккомпанемент цикад через безлюдную деревню.

После этого случая мои акции в Боле заметно поднялись. На следующий день только и говорили о том, как я здорово танцую под тамтам и как щедро вознаградил музыкантов. Между тем шериф получил новые известия о том, что в пустыне неспокойно, и настаивал на том, чтобы мы оставались его гостями, пока за нами не пришлют самолет. Связаться микрофоном с Форт-Лами не удалось, но радист передал ключом, что нам нужно воздушное «такси».

Мы приобрели немало добрых друзей в Боле и с удовольствием проводили дни на папирусных лодках на озере. Так прошла неделя. Но вот в воздухе над плавучими островами раздался гул мотора, маленький самолет пронесся бреющим полетом над папирусом, развернулся над самыми крышами Бола и сел на ровной песчаной дорожке. Через минуту мы уже здоровались с французским летчиком. Он был готов тотчас лететь обратно, забрав нас троих, но киноаппаратуру его самолетик осилить не мог, только по чемоданчику с одеждой на каждого. Связанную для нас папирусную лодку мы примостили на крыше одного джипа, все остальное снаряжение погрузили во второй, к Бабе. Шериф и султан заверили, что без бледнолицых чужеземцев чернокожие шоферы могут ехать через пустыню спокойно, на них никто не нападет.

Последними с нами простились лодочные мастера Умар и Мусса и переводчик Абдулла Джибрин. Шериф и султан не раздумывая сказали «да», когда я спросил, можно ли братьям приехать ко мне в гости в Египет, если мне понадобятся специалисты строить папирусную лодку. Абдулла перевел мой вопрос с французского на арабский для Умара, Умар с арабского на язык будума для Муссы, и братья восторженно подтвердили свое согласие, смеясь, кивая и пожимая мне руку двумя руками.