Книга Лики звезд - Виталий Вавикин

Знает ли Куза, что сейчас происходит? Видит ли? Чувствует ли? Или же ей плевать?! Молли недовольно хмыкает. Что если Куза довольно тем, что происходит? Лежит сейчас с Хаком и наслаждается близостью. Наслаждается воскресшими мечтами и надеждами. Видит ее глазами. Слышит ее ушами. Нет. Молли смотрит на свои руки. На свои чужие руки. Может, у нее и нет грандиозных надежд, но ее тело должно принадлежать ей. И никакая логика не сможет переубедить в этом! Это ее жизнь, которую у нее забрали. Пусть даже взамен ей дали то, чего она и хотела. Неважно. Она не хочет эти черные волосы. Не хочет эти темные глаза. Не хочет высокий рост, длинные ноги и большую грудь. Даже бессмертие. На кой черт ей нужна голубая кровь, если она не помнит, как получила ее?! Ей нужны прежние цели. Нужны прежние надежды и мечты.

Молли тяжело вздыхает и открывает глаза. Смотрит на томящегося на пороге купидона. Вспоминает рисунки Кузы. Вспоминает жизнь Кузы, которая теперь уже не кажется ей такой чужой и непонятной. Нет. Она не будет ненавидеть ее и унижать ее тело. Не будет, потому что Куза, может быть, также хочет вернуться. Так же мечтает получить назад свое тело. Может быть, она так же боится признаваться в том, кто она, и поэтому вынуждена притворяться, изучать новую жизнь, привыкать к новому телу.

Молли не может побороть внезапный озноб. А что если Куза так же ненавидит свое новое тело, как она ненавидит ее тело? Что если ей так же наплевать на него? Молли жадно хватает ртом воздух. Этого не может быть. Гликен бы сказал. Обязательно сказал. Да Куза может и не знать, что случилось. Ее вообще, может, уже не существует. Молли невольно представляет, что в мире появились две Молли Эш Кэрролл. Голова идет кругом.

Купидон делает шаг вперед, пытаясь удержать ее. Обнимает. Прижимается к груди и шепчет что-то о любви. Молли смотрит на него, смутно вспоминая, как он здесь оказался.

– Я люблю тебя, – шепчет купидон.

– Нет. Ты не любишь меня.

– Я хочу тебя.

– Нет. Не хочешь.

– Хочу. Хочу касаться тебя. Хочу чувствовать тебя. Хочу быть в тебе.

– Глупый! – смеется Молли. – Ты хочешь не меня. Ты хочешь любую женщину, которая позволит тебе прикасаться к себе, – она сжимает ладонями его лицо. – Сделай мне одолжение. Пойди домой, найди себе девочку и никогда больше не возвращайся сюда.

– Но…

– У тебя впереди еще целая жизнь, – Молли отталкивает его от себя. – Долгая, долгая жизнь…

И уже закрытой двери:

– Твоя собственная жизнь.

Глава двадцать восьмая

Сны. Ничего конкретного. Только лица. Отец, Хак, Гликен, Кауфман, Грейс. Молли пытается отыскать среди них свое собственное лицо. Но его нет. Молли поднимает руку. Пустота. Крик вырывается из несуществующего рта тишиной. Кто она теперь в этой череде масок и притворства, в этом безумии желанного города?

Дорин. Как она могла забыть о нем? Он идет по мосту. По другой стороне, а между ними проносятся редкие ялики.

– Стой! – кричит Молли, не надеясь, что он услышит, но он слышит. Всегда слышит. Ее Дорин.

Девушка, которая держит его под руку, награждает его вопросительным взглядом. Обижается. Возмущается. Девушка, которую Молли не знает. Девушка, которая не имеет никакого значения.

– Ты изменилась, – кричит Дорин.

Молли смотрит на свои смуглые руки. Он узнал ее в этом чертовом чужом теле!

– Мог бы сделать это и раньше! – кричит она.

Злость и обида застилают сознание, но они пройдут, как только она прикоснется к нему. Как и всегда. Даже в этом теле. Нужно лишь перейти широкую дорогу.

– Ненавижу тебя! – кричит Молли.

Ялики проносятся так близко, что она чувствует жар их двигателей. Девушка Дорина уходит. «Отлично, – думает Молли. – Меньше ненужных слов. Меньше необязательных объяснений». Она делает еще один шаг. Ялик врезается в нее. Она слышит удар. Чувствует боль. Голова раскалывается.

Бам! Бам! Бам!

Молли открывает глаза. Она уснула на кухне. Кто-то стучит в дверь. Чертыхаясь, она поднимается на ноги. Черные волосы спутались. Шея затекла. Похмелья нет, но голова раскалывается. И еще этот настойчивый стук в дверь!

Бам! Бам! Бам!

– Да иду я! – Молли спотыкается, путается в подоле длинного платья.

Если это снова купидон, то она убьет его. Задушит своими собственными чужими руками. Руками Кузы. В квартире Кузы. Но с ненавистью Молли.

Бам! Бам! Бам!

– Черт! – Молли резко распахивает дверь. Тупо смотрит на свое собственное тело. Вглядывается в свои собственные голубые глаза. Что это? Еще один сон?

– Мы договорились встретиться, – говорит Кэрролл.

– Встретиться? – Молли пытается отыскать взглядом часы. – Черт, – она поворачивается и идет в ванную. – Ты проходи, – говорит она Кэрролл. – Подожди немного. Мне нужно привести себя в порядок.

Отражение смотрит на нее опухшим лицом Кузы. Молли включает воду. Умывается. Кажется, что она еще пьяна. Или же это волнение? Она и Кэрролл. Она и Она. Вдвоем. Наедине. И что теперь? Сознание видит свое тело, но не может получить его назад. Что она должна сделать? Или что должна сделать Кэрролл? Что ОНИ должны сделать?!

Молли снимает грязное платье. Включает душ. Теплая вода ласкает тело. Чужое тело. Тело, которое она обещала оберегать и хранить. Молли вытирает мокрые волосы. Шлепает по холодному полу босыми ногами, позволяя Кэрролл разглядеть свое обнаженное тело. Если Куза в Кэрролл, то может быть, она захочет вернуть эту прелесть? Может быть, они должны вместе захотеть этого, иначе ничего не выйдет?

– Куза?

– Еще пару минут…

Молли открывает шкаф. Ищет самое белое платье. Оно подчеркнет ее черные волосы и смуглую кожу. Смотрится в зеркало. Спрашивает себя: какого черта все это делает?! Ну конечно! Она должна понравиться Кэрролл. Она должна понравиться Кузе. Это тело должно быть настолько желанным, чтобы его бывшая хозяйка не смогла устоять и вернулась в него, отдав то, что ей не принадлежит.

– Нравится? – спрашивает Молли, вглядываясь в голубые глаза.

– Нравится что? – спрашивает Кэрролл.

– Мое тело.

– Наверное, – девочка улыбается. Черт! Как же Молли нравится эта улыбка.

– Сделай так еще раз.

– Как?

– Улыбнись, – Молли видит, как бледные щеки заливает румянец. Ее бледные щеки, которые она когда-то ненавидела из-за их бледности, но сейчас любит больше всего на свете.

– У меня еще никогда этого не было, – смущается Кэрролл.

– Не было чего?

– С женщиной, – она пожимает плечами. – Ну…

Молли вздрагивает. Что это? Кто это? Куза или нет? А если Куза, тогда почему она говорит это? Не помнит? Не хочет помнить? Но что же тогда делать?