Книга Объект "Зеро" - Сергей Волков

И все же, не имея ни дозиметров, ни герметичных скафандров, мы шли на гребень. Так устроен человек – ему обязательно надо знать, что за окоемом. Надо. Можно привести тысячи доводов, зачем, для чего, но самый емкий и короткий умещается в одно это слово: «надо».

Обогнув полуразобранный модуль, вокруг которого уже суетились добровцы, мы к полудню прошли примерно двенадцать километров, вплотную приблизившись к скалам. Цендорж, как самый молодой и сильный из нас, нес защитные костюмы, правда без шлемов, и флягу с водой. Желтовский прихватил с собой старинный оптический прибор, найденный в модуле и называемый бинокль, а также разнокалиберные склянки для отбора проб и образцов. Я имел в ранце лишь несколько листов бумаги для записей и костыль под мышкой.

Гребень, простирающийся к северу и югу на добрых двадцать километров, слева упирался в Обрыв, а справа уходил к заснеженным горам, плавно переходя в возвышенность, вздымающуюся у горизонта на запредельную высоту.

Перед нами же громоздились серые, довольно пологие скалы и каменистые осыпи, вполне пригодные для подъема. Поначалу мне казалось, что это будет нетрудно – взобраться туда, преодолев каких-то три сотни метров. Но уже на середине восхождения Цендорж взял меня на буксир, поминутно приговаривая:

– Держитесь, сэр! Осталось немного, сэр!

На и-линге он говорил с чудовищным акцентом, по-русски – еще хуже, и его слова звучали примерно как: «Деризитец, зэ-эр! Осталася ненога, зэ-эр!» Петр Янович пыхтел позади нас, то и дело поминая неведомого мне пса, который был «крев».

Когда наша группа наконец поднялась на вершину многоглавой скалы, покрытой сетью трещин, сил почти не осталось. Я скомандовал привал, и мы, тяжело дыша, разлеглись на нагретых камнях. Цендорж пустил по кругу флягу, потом мы погрызли энергетические брикеты из сухпая.

Чтобы перевалить гребень и заглянуть в котловину, нам оставалось пройти еще метров восемьдесят относительно чистого склона.

– Имеет смысл облачиться в защитные костюмы, господа! – сказал Желтовский, поднимаясь на ноги. – Мало ли что…

– Надо, надо одеться, сэр! – радостно закивал коротко стриженной круглой головой Цендорж, которому надоело таскать на себе тюк с «заками».

В оранжевых костюмах мы стали похожи на героев детского приключенческого фильма. Некую долю комизма добавляло то, что мы не могли опустить защитные маски и загерметизировать «заки» – без электричества вся хитрая электронная начинка костюмов была совершенно бесполезна.

– Зато если вы случайно наступите в лужу серной кислоты, ваша нога не пострадает! – обнадеживающе улыбнулся Желтовский, взлохматил волосы и первым двинулся вперед.

Когда мы перевалили через гребень, Цендорж вскрикнул и отступил назад, едва не упав. Петр Янович молча покачал головой. Я хотел было удивленно присвистнуть, но тут же забыл об этом своем желании.

Под нами лежала узкая, вытянутая вдоль Обрыва долина, вся черная от копоти. Чуть в стороне, к югу от нас, гигантской футуристической скульптурой, изваянием в честь инопланетных богов, высилась корма модуля, курившаяся редкими дымками.

Покрытая толстенным слоем пушистой сажи, вся в каких-то натеках, она напоминала готический собор, на который разгневанный Создатель вылил исполинскую бочку кипящей смолы.

Пространство вокруг покрывала сплошная спекшаяся корка, уходящая во все стороны на несколько километров. Это застывшее аспидно-черное озеро усеивали многометровые причудливые образования, возвышающиеся повсюду. Одни были похожи на столбы, другие – на корявые оплывшие деревья, а подлеском им служили вздувшиеся пузыри, бублы на ножках, напоминавшие жутковатые черные грибы.

– Мертвый пластмассовый лес, сотворенный джинном прогресса, вырвавшимся из-под власти человека, – несколько высокопарно произнес Желтовский.

– Чернышов говорил, что в кормовых гипносиумах размещалось около двухсот тысяч человек. – Я сел на скальный выступ, вытянул ногу. – Они все погибли в этой душегубке…

– Думаю, смерть все же была к ним милостива. – Желтовский задумчиво разглядывал пластмассовый лес внизу. – Насколько я знаю, при посадке прошла команда на пробуждение именно кормовых гипносиумов, там размещались среди прочих бойцы внутренних войск, которые должны были обеспечивать порядок при высадке. Но именно в этот момент Медея впервые показала свой норов: произошел сбой, и сработали системы пробуждения всех гипносиумов, кроме кормовых. Таким образом мы все выжили, а они – нет.

Я сразу вспомнил подслушанный обрывок разговора на Центральном посту: хриплый голос капитана «Руси» адмирала Старыгина: «Большой, пора! Будите вэвэшников, к моменту посадки они должны…»

– Страшно… Мертвая земля… Все мертвое… – раскачиваясь, пробормотал Цендорж и зачем-то добавил: – Сэр!

– Пожалуй что можно возвращаться, – подытожил я, стараясь дышать ртом – резкая химическая вонь, смешанная с тошнотворным запахом гари, забивала нос.

– Надо будет написать на скалах предупреждение для особо любопытных. Думаю, окажись мы сейчас вон там, внизу, мы были бы уже мертвы. – Петр Янович вздохнул и двинулся вниз, удрученно качая своей лохматой седой головой.

Спуск всегда тяжелее подъема. Но одно дело – спускаться с покоренной вершины, когда в тебе живет осознание того, что ты победитель, и совсем другое – идти вниз по скалам со сломанной ногой, зная, что за спиной твоей осталась мертвая, исковерканная земля, на которой в одночасье сгорело население среднего европейского города. В какой-то момент мне показалось, что жирная сажа, покрывавшая все вокруг, покрыла и мою душу.

Дорогой, слишком дорогой ценой досталась нам Медея, но самое паскудное – еще неизвестно, досталась ли…

У подножия гребня я вновь объявил привал. Мы повалились на жесткую траву, перекусили, запили хрустящие на зубах брикеты водой и минут двадцать молча лежали, глядя в безоблачное высокое небо.

Парило. Воздух дрожал над камнями, нагретыми лучами Эос, и в какой-то момент мне показалось, что ничего не было – ни сине-бирюзового шара Медеи, ни посадки, ставшей катастрофой, ни ровных рядов погибших, накрытых полосами теплоизолянта, ни бешеных глаз Акки, ни мертвого тела Фиста…

«Конечно, это просто сон! Сон! Я на Земле, на нашей доброй старушке олд-мамми. У меня отпуск, и мы поехали на Алтай. Я подвернул ногу, лежу, отдыхаю. Сейчас я проснусь, а Левка Филимонов, дурачась, скажет: «О, вот и ихнее величество королевич Елисей соблаговолили зенки продрать! Не повелеть ли, батюшка, квасу да скоморохов?» А Костя Зыкин схватит гитару и запоет, подыгрывая себе на балалаечный манер:

Баба сеяла горох, видит – в поле скоморох,

«Дашь напиться?» – «Как не дать!»

А потом пришлось рожать…

– Сэр! Воду пить будете, сэр?

Голос Цендоржа выдернул меня из мира грез. Я открыл глаза, и жестокая реальность обрушилась со всех сторон – я на Медее, мы потерпели крушение, мы в беде, ждем помощи и пытаемся, изо всех сил пытаемся хоть как-то помочь сами себе.