Книга Вишневый луч - Елена Черникова

Негодные мысли были запеленгованы и осуждены.

Ещё через неделю Давид прокрался к буфету и что-то съел. Потом думал, что неминуемо умрёт: оказалось, что очищенный от скверны цивилизации организм уже не приемлет мирской кулинарии. Как болели подреберья! Как мутило! Он хотел бежать, но тело было против: оно научилось возвышенной любви, без приправ, на голом счастье и энтузиазме. От этого никак не убежишь. Попрыгал на порожке в коридоре, поскулил и вернулся в спальню.

От непрерывных объятий его подруга стала гладко-перламутровой, упругой и воздушной. Давид обнимал совершенную материю, данную ему в совершенных ощущениях. После таких женщин можно с чистой совестью топать в политику и думать о благе народа примерно в таких выражениях: я всё отдам тебе земное, лишь только ты... Перечитайте "Демона". Лермонтов.

И вот однажды утром он проснулся и сразу, бесстрашно открыл глаза. Она заметила и похвалила:

- Умница. А теперь - учиться мирской власти.

- О, конечно. А почему именно сегодня?

- Ты научился открывать глаза. Ты преодолел самую жуткую жуть: страх потери собственных иллюзий. Мужчина любит свои иллюзии больше, чем женщина - свои. Мужчина интеллектуален, у него в понятиях - кристаллическая решётка, своя система принципов и выводов и прочая дребедень. А власть - в русском языке - слово женского рода. Её надо и взять, и удержать, и всё это без иллюзий. Скажи, например, ты любишь войны?

Давид сел, посмотрел в окно. Две вороны ругались и клевались на ветке старого тополя, который уже прогнулся и досадовал на ворон, и уронил их вместе со снегом. Вороны каркнули во всё воронье горло. Давид ответил:

- Не знаю. В детстве...

- Ответ неправильный. Во-первых, или да, или нет. Во-вторых, детство мы напишем такое, какое понадобится электорату. У тебя теперь никогда не было своего, документированного и босоногого детства. Не было душевных друзей детства. Отсутствуют первая учительница и соседка по парте, которую ты теперь никогда не дёргал за косичку. А если они, как обычно, обнаружатся постфактум, их постигнет неприятная участь.

- Это у меня вроде амнезии? Или вроде предательства?

- Никакой амнезии. Тем более - никакого предательства. Прочь, медицина, прочь, мораль. Давай ещё раз, - она села рядом, тоже по-турецки. - Ты любишь войны? Можешь подумать ровно минуту.

Так он и сделал, рыча.

Оторвавшись от женщины через полчаса, он перевёл дух и сказал:

- Я очень люблю войны. Кровь, захват, грабеж и беспомощные полонянки.

- Дурак. Понятно. Это для пехоты. Для кавалерии. Полонянки!.. Полководцу нужна слава, доблесть, колесница триумфатора, крики народа и скипетр.

Она не сумела договорить: Давид смахнул её на пол, повернул на живот, расстелил на ковре, расплющил, как лягушку, вывернул напоказ и, сжав кулак, втолкнул его по запястье и провернул несколько раз и резко выдернул, потом раздвинул ягодицы, плюнул в анус и пробился туда почти на всю длину распухшего до синевы злобного члена.

- Понятно, - отозвалась она через пять минут. - Ты вполне способен любить войны.

Давид лежал на её спине и не мог шелохнуться. Он хотел жить в этой сладкой заднице вечно. Он уже не очень хотел быть депутатом.

Но его вытряхнули, поцеловали в носик и угостили утренним кофе. Свет широко и привольно лился через окно на пол, и весь мир гудел своими ритмами, будто ничего не произошло ни в этой постели, ни на этом ковре.

- Ну, грязное животное, всё сделал? - поинтересовалась она участливо.

- Не могу знать, - сообщил Давид. - Я открываю себя. Кстати, что если я тебя разорвал бы, убил и так далее?

- Как - далее? После преступления следует наказание. Это к вопросу о далее. Почитай классику.

- Ты застрахована? - Давид положил в чашку лимончик и задумчиво посмотрел на голые ноги бабушки. - Я понял, почему в некоторых странах женщинам велят закрывать лицо.

- Я застрахована. А про закрытое лицо я всё знаю.

- Объясни. И, кстати, можно ещё кофе? Я собираюсь продолжить... обучение.

- Можно кофе, можно продолжить, можно объяснить про лицо. Но лучше ты попробуй сам. Давай сначала про лицо. Я терпеливая.

- Пожалуй. Горячий мужчина южного розлива раздевает невесту. - Давид отхлебнул кофе. - Нет, сначала он видит её лицо - губы, зубы, глаза, потом раздевает, впечатлённый красотой её прекрасных черт, осматривает руки, груди, ноги, раздвигает это хозяйство - и вдруг обнаруживает ещё одно лицо! Тайное лицо! Там тоже губы, тоже некий рот, что-то поглощающий. У второго лица тоже есть выражение - и невинности, и распутства; всё есть. Он в ужасе переводит взгляд на первое лицо, алеющее стыдливостью, потом в ещё большем ужасе на нижнее лицо - и со стоном горя обнаруживает полную гармонию! Что вверху, то и внизу. Конфузная интерпретация законов космоса.

Давид мечтательно закрыл глаза.

- Он рвёт и мечет! Он рычит в ярости. Вынести подлое зрелище спокойно - не может. И он подозревает, что эту страшную тайну все другие мужчины или знают уже, или могут узнать.

- Глаза-то, - говорит бабушка, - открой.

- Никто не говорит правды, но все знают, что у женщины два лица, практически одинаковых. И если она показывает кому-либо верхнее лицо, то этим самым она же показывает и второе, где всё соответствует первому. Ужасное, душераздирающее мужское открытие!.. Тогда он идёт на смелый эксперимент.

Давид вскочил и воздел руки. Бабушка накинула пеньюар.

- Он решительно и бесповоротно овладевает своей новобрачной, потом смотрит ей в первое лицо: там, как положено, целая гамма картинно противоречивых чувств, но это не главное. Он быстро переводит взгляд на второе лицо, разглядывает, а юная жена заливается особо густой краской стыдливости на верхнем, потому что она чувствует, что её нижнее лицо абсолютно выражает всё, что она вся целиком чувствует. И что может скрыть более опытное, верхнее лицо, то никак не может утаить нижнее: эта юная прелестница, вся невинная, как заря, оказывается, так же выразительно бесстыдна, как все! И даже более бесстыдна, поскольку настоящие профессионалки со временем научаются владеть выражением нижнего лица вплоть до умения придавать именно ему самое невинное. А эта!.. Не знающая себя молодушка по неведению так расклячила всю свою аппаратуру, что всё и выдала, всю суть! О демоны! Мужчина скрипит зубами, рвёт волосы, точит кинжал, но в последний момент вспоминает, что дама обошлась ему в копеечку, а следующая тоже может обойтись в копеечку, да и хлопот полон рот. Словом, он прячет кинжал - временно, разумеется, - и хватает первую попавшуюся тряпку. Так родилась паранджа. И закрывает юное новобрачное лицо.

- Лица, - подсказывает бабушка, посмеиваясь.

- Да, - кивает Давид, - а потом он идёт на войну, чтобы перебить всех остальных мужиков на свете, чтобы они ни о чём не пронюхали. А на войне он полонит новых бабёнок, проделывает массу похожих экспериментов, многажды убеждается в печальном результате и... - Давид пощёлкал пальцами, подумал, - ...и основывает новую религию. И учреждает новую обрядность. А потом стремится распространить эту религию на всех на свете, чтобы никто не узнал его страшную тайну: у жены два равноправных лица.