Книга Смотрящие вверх (сборник) - Владимир Исаев

Вчера купил лекарство «Ибуклин». Не из-за прикольного названия, а потому что оно от головной боли. Согласно инструкции, у лекарства есть побочные эффекты, такие как тошнота, рези в животе и прочее. Я человек неглупый и сразу понял всю цепочку лечения: заболела голова – вы глотаете «Ибуклин». Если через пятнадцать минут голова прошла, но вас стошнило и скрутило живот – значит, таблетка подействовала!

Фармакология всё-таки великая вещь!

Написал про таблетки и вспомнил, как летом у меня заболели зубы. Маялся и стенал три дня, пока боль не восторжествовала над страхом, и следующим утром я побежал в платную зубную клинику. В течение двух часов мне удалили сразу три зуба, применив, как тогда показалось, все пыточные инструменты испанской инквизиции. От боли и страдания спасли шесть уколов анестезии и сто долларов, заплаченных за работу. Держась за стену и слегка потряхивая телом, я вышел из клиники ближе к обеду. На лице появилось что-то вроде улыбки: верилось, что ад закончился. Но на следующий день, чудесным летним утром пятницы девятнадцатого июня, у меня как-то странно потекло из носа.

Насморк меня достал, голова болела, и я подумал: если пойду в поликлинику, то хуже не будет. «Ума у них не хватит», – подумал я и направился в отделение ЛОР. Помощником доктора оказалась наша соседка по подъезду, поэтому на приём я попал без очереди. Женщина-врач осмотрела мой нос и, не найдя причин для беспокойства, сказала: «Ничего страшного, но на всякий случай сделай рентгеновский снимок головы». Что мне и сотворили на седьмом этаже поликлиники. Через полчаса я получил снимок, и увиденное опечалило меня сразу и надолго: под левым глазом моего серенького черепа на меня пялилось огромное чёрное пятно. «Хана», – тихо произнёс мой мозг, а тело понесло снимок доктору.

Врач, увидев мой череп на плёнке, без всяких реверансов отчеканила: «Вы знаете, молодой человек, если вот эта ботва пойдёт дальше, шансы остаться без глаза и, как исключительный вариант, без мозгов увеличиваются с каждым днём в геометрической прогрессии. А поэтому я в срочном порядке выписываю вам направление в больницу. Там сделают небольшую операцию и поставят несколько укольчиков». Эти слова меня очень насторожили. И я, даже с неким жаром в голосе, поинтересовался: «А будет ли сия полезная для моего организма процедура совмещена с анестезией?» Ибо в голове вспыхивали яркие картины недавних переживаний в зубной клинике. На что последовал решительный ответ: «Да». И я, глядя в честные глаза докторши, взял направление.

Время было около одиннадцати часов утра. Я захватил кое-какие вещи из дома – так, на всякий случай, вдруг положат. Но если честно, этот вариант даже не рассматривался.

Пятый корпус районной больницы встретил меня суетливыми больными с забинтованными глазами и ушами. Также поразили люди с торчащими из носа трубками. «Люди будущего!» – подумал я и пошёл на приём к врачу.

Доктор, истинный горец с орлиным носом и в белой повязке по всему рту, был пьян. Осмотрев нос и снимок, он промурлыкал: «Нааадо лэчить – это гайморит» – и ушёл в соседний кабинет с санитаркой. Оттуда раздался звон стаканов, и вот он, весёлый и бодрый, опять вникал в мои проблемы! Его глаза вращались по каким-то непонятным орбитам, как будто мозг мыслил зрачками и пытался с их помощью поставить диагноз. В это время я успел задать вопрос, мучивший меня больше всего: «А можно без операции?» Из-под повязки донеслось: «Болэть будэшь». Аргумент был веским, поэтому я сдался и скорее уже по инерции промямлил: «Анестезия будет?» Его глаза сначала остановились, но потом заново стали вращаться: «Кааанэшно! Ыдытэ к санитаркэ – она все скажэт».

Санитарка, огромная, как скала, сразу поселила меня в седьмую палату. На мой вопрос: «А надолго ли это житие?» – она ответила: «Две недели. А сейчас иди в процедурную и становись в очередь на операцию! И двадцать рублей давай на мыло и порошок!» Я подумал, что насчёт срока – это такой медицинский юмор, дал ей денег и пошёл искать кабинет.

Процедурная нашлась в конце коридора. Там же стояла лавочка: на ней сидели две женщины. Я спросил, не на операцию ли они? Женщины кивнули. Разговаривать почему-то не хотелось, и мы ждали своей участи в зловещей тишине. Участь не заставила себя долго ждать и явилась в форме всё того же доктора и санитарки-скалы.

Когда подошла моя очередь, в кабинет забежала медсестра и с жаром прошептала доктору: «Что вы тут возитесь! В два часа же награждение в доме культуры! А уже час!» И тут я понял, что в это воскресенье у врачей профессиональный праздник! Всё сложилось: звон стаканов и весёлый перегар врача, который, несмотря на ватно-марлевое препятствие, всё-таки проникал во все щели медицинского кабинета. По странной традиции, наши доктора начали отмечать воскресный праздник в пятницу. И всё бы ничего, но в этот день им надо было лечить людей. И мне, по роковому стечению обстоятельств, было уготовано стать крайним на операцию.

Зашёл я бодро. Меня посадили на старенький стул у стены, и доктор без всяких реверансов воткнул мне длинную спицу в правую ноздрю. Такой разворот событий меня удивил. Сидеть со спицей в носу было как-то некомфортно. Доктор что-то буркнул медсестре и вышел. Вдруг меня охватила паника: спица торчала в правой ноздре, но на снимке я видел чёрное пятно с левой стороны лица, и сопли (прошу прощения) текли только слева! Когда он снова зашёл в кабинет, я спросил: «Уважаемый врач, а зачем засовывать спицу в правую ноздрю, когда течёт из левой? Да и на снимке у меня тёмное пятно слева?» Он взял снимок и посмотрел на просвет. «Доктор, переверните снимок», – я увидел, что он держал его вверх тормашками, и вдруг понял, насколько он был пьян! Мелькнула мысль о побеге, но делать это со спицей в носу было смешно.

«Адын из ста… адын из ста», – повторил доктор. «Что это значит: один из ста?» – переспросил я. «Адын из ста случаев, когда я ошыбаюсь! Вот этот случай… с тобой получился», – сказал он, выдернув спицу из правой ноздри и воткнув её в левую, и опять вышел. «Молодец какой вы, мужчина, разбираетесь», – сказала санитарка. Я промолчал. Страх перед тем, что в умат пьяный врач сможет ещё раз ошибиться и воткнуть спицу, например, в глаз и потом сказать «одын из тысячи», захлёстывал меня все больше и больше.

Доктор вернулся, выдернул спицу из моего носа, задрал мне голову и сказал: «А тэпэрь нэ думайте нэ о чом. Расслабтэсь и отрэкитесь от мира сэго». Его слова мне показались странными и неуместными в данной ситуации, но моя вялотекущая мысль была прервана хрустом ломающейся перегородки где-то в середине моего черепа и просто убийственной болью! Он воткнул какой-то штырь толщиной с сотку гвоздь и резко вытащил его. Если бы я мог орать! В мозгу вспыхивали яркие звёзды и шаровые молнии, а рот застыл в немом крике. Глаза чуть не вылезли из орбит, а мои руки вцепились в колени стальной хваткой. Тем временем санитарка засунула мне в эту дырку железную трубку с катетером, прилепила к носу пластырем и крикнула: «Бери чашку!»

Моё восприятие мира на минуту изменилось: вроде всё слышу, но понять и тем более что-то сделать не могу. «Ты чё, оглох, что ли!» – заорала санитарка, тем самым вернув меня к реальности. Я схватил чашку. «Нагибайся и держи её перед собой! Ща потечёт!» В таком трансе я не был ни разу в жизни. Даже когда ломал руку; даже у стоматолога три дня назад, когда мне выдрали три зуба за один приход! Я ждал анестезии, как в кино, – чистых и белых операционных столов, добрых, отзывчивых медицинских работников.