Книга Андрей, его шеф и одно великолепное увольнение. Жизнь в стиле антикорпоратив - Андрей Мухачев

Ну, как вы сами понимаете, его лицо было всегда растерянным и шугануть его было делом чести даже для салаг. Такие люди есть везде — в школе, универе, армии, офисе, — в любом коллективе все рано или поздно начнут издеваться над тем, кто думает, что над ним начнут издеваться.

Вроде бы все было спокойно, и я даже решил прикорнуть, как сквозь сладкую дрему меня разбудил голос дневального: «Товарищ старший лейтенант, кажется, Пономарев сбежал». Это был полный ахтунг и капец. В санчасти не было формы, они там ходили аки ангелы в белых хлопковых пижамах. А за окном минус 35, и крепчало все сильнее. Меня тоже знобило все сильнее.

Я поднялся наверх и начал расспрашивать всех, кто что знает. Потом вызвал дежурного по части, и он поднялся наверх уже с прапорщиком, который был вызван специально для допроса «с пристрастием». Наверху что-то орало, бегало и громыхало. Мы с дневальными сидели в дежурке и грустно смотрели на часы — было полчетвертого, а назавтра еще целый день дежурить.

Вообще в наряд мы заступали в шесть вечера. И в шесть вечера же сменялись. Разумеется, были за это положены отгулы, которых было допроситься так же сложно, как и усыпить солдат в праздники или ночи футбольных матчей. Когда я только пришел в армию, рабочий день там был с девяти утра до 15.30 (как в большинстве наших обычных частей — военных баз), а в наряд заступали с утра. И более того — после наряда автоматом наступал отгул. Эту халяву полностью убрал амбициозный новый командир, которому приспичило прийти в ту часть именно одновременно со мной. Его также, как и всю верхушку части, перевели с Украины, и драл он всех довольно жестко.

Вернемся к нашему барану. Примерно через полчаса с черного хода что-то поскребло в дверь — на входе стоял он собственной персоной. Представьте эту картину — без шапки, худой как щепка, в сланцах на босу ногу и каком-то драном коричневом халате поверх белого «костюма». Я почти плакал, втаскивая его за шкварник внутрь. Быстро сопроводил в дежурку и начал импровизированный допрос.

Угадайте, что рассказал мне боец? Он рассказал трогательную историю о том, как услышал голоса, как они его повели вниз, там была дверь, которую никто не закрыл. Тут меня слегка передернуло — я ведь контролировал процесс, при котором дневальные затаскивали в штаб елку (дело было перед Новым годом) и я… тупо забыл закрыть там дверь.

Но эту деталь я предпочел держать про себя, если уж спросят — отвечу. Вышел на минуту, отзвонился дежурному по части, зашел, подождал, пока они придут, и потом пошел обыскать дежурку. Я тогда только начинал взрослеть в смысле веры в фантастические истории и остальной бред, поэтому, наверное, обыскать дежурку я решил как-то более случайно, чем намеренно.

И обнаружил там полбутылки скинутого бойцом самогона. Все стало более понятно — его послали за самогоном в гарнизон, увидев, что дверь открыта с черного хода. В общем, тогда мы все это замяли, и даже командир вроде не узнал об инциденте. Деды сверху так и не побухали, Пономарева потом перевели в другую часть.

Меня часто после армии потом спрашивали: «Вот ты служил офицером, почему не следил за порядком, если откровенно говоришь, что случаи дедовщины там были? Ведь обязан же был это делать!»

Сложно объяснить, что служба для солдат в армии — это постоянная нерерывная многоходовая комбинация, которая основана на том, чтобы выиграть свои интересы и обмануть при этом контролирующих. Невозможно следить 24 часа за каждым. Предлагаете закрепить за солдатами по офицеру? Согласитесь, глупо.

А еще глупее думать, что вот ты пришел в армию и тебя все будут постоянно слушаться. Да, явных отказов никогда не было, но в любом деле надо всегда знать меру и ходить аккуратно по той самой грани, которая отделяет безукоризненное соблюдение порядка и нормальное отношение к себе солдат старшего призыва. Пожалуй, именно армия учит человека той дипломатии, когда ты, как угорь, скользишь между всеми, чувствуя тонкие, очень тонкие границы допустимого.

А солдатам старшего призыва доверять просто необходимо. В целом редко кто из них становится откровенным садистом, чаще — просто эдаким избалованным царьком. Это обычные парни, которые не брезгуют дружбой и с кем-то из молодых, если те более-менее твердо стоят на ногах, отстаивают свои позиции, но при этом не лезут на рожон, но и не ныкаются по углам в случае конфликта. Чувствуете, насколько благотворно действует такая атмосфера на парней, сбивая с них лживые идеалы, которые им вколотили родители, учителя и т. д.? Здесь человек понимает основу человеческого общества — всегда прав тот и выживет тот, кто тверже духом. От физической силы, кстати, вообще ничего не зависит в 90 процентах случаев.

На летней встрече с одногруппниками мы сначала неплохо попили пива в открытом летнем кафе, а потом все разбежались по своим делам. Только я и еще трое поехали пить пиво в другое место, где было веселее ночью. Если этот текст читают уфимцы — то это наш «Арбат» на «Иремели». Там летом офигенски.

Я выгляжу достаточно спокойным человеком, и когда речь зашла о том, что я единственный вообще из всех одногруппников служил в армии, все недоуменно смотрели на меня и задавали один и тот же вопрос — как ты мог вообще кем-то командовать, такой… спокойный, расслабленный и вальяжный. Так вот, спокойствие, расслабленность и вальяжность — это первое, что ты учишься изображать в армии, когда понимаешь, что это и есть внешние признаки уверенности.

Мне ужасно не хотелось им рассказывать, как я устраивал погромы в общаге, когда татары (казанские ребята) привели туда шмар и меня с парнями из Уфы выгоняли из комнаты, чтобы устроить там перепихон. Не хочется говорить о том, как меняется голос, когда ты его повышаешь и начинаешь орать на солдат в казарме. Об этих бесконечных перепалках со взрослеющими «слонами», которые прокачивали новичков. О том, как держать шаг, при этом чеканить по мостовой, командовать, смотреть на командира из-под «по линейке» задранной руки и чувствовать, что вся рота сзади чеканит шаг именно за тобой.

Мне хочется говорить о том, как замечательно обходить часть ночью, когда звезды на небе невероятно крупного размера, вокруг невероятная тишина, а ветер разносит потрясающие летние ароматы. Мне хочется рассказать об автопарке, где я научился пить спирт, где мы собирались с прапорщиками и другими офицерами и уходили оттуда счастливыми, вдупель пьяными, но обнявшись и рассказывая друг другу истории. И еще больше мне нравится рассказывать о том, как мы ездили на военном уазике, полностью вооруженными, и менты отдавали нам честь.

Армия приучает тебя к бесконечно приятному ощущению силы за спиной. Один такой случай в самом начале службы просто настолько мне врезался в память, что я до сих пор его вспоминаю с удовольствием.

Итак, на территории городка, который полукольцом окружает военную часть, нет милиции. Въезд туда им запрещен. Власть незримо, но вполне ощутимо разделена между военными и ворами в законе. Нет, там нет беспредела, обе стороны стараются соблюдать нейтралитет, но мы его нарушили.

Как я уже рассказывал, тот командир-реформатор заказал себе в часть 12 офицеров-срочников. Четверо прибыли из Казани, и с тех пор даже само название этого города ассоциируется у меня с теми беспредельными похуистичными ребятами. Возле гарнизона стоял трактир, который никто кроме как «Конюшней» не называл. Там наши смельчаки зацепились с местным авторитетом — порвали ему кожаный плащ, заламывали руки и просто побили вроде.