Книга Измененное время - Людмила Петрушевская

Однако ничего не получалось, времени у аккордеонистки не было, пробивной силы никакой. Вообще сил на жизнь.

Да и желания тоже.

Аккордеонистка-меццо тихо жила с дочкой и мамой, внешность имела среднюю, за собой особо не ухаживала.

Ее бы поставить на каблук, надеть сверкающий паричок, платье накинуть как на вешалку, т. е. бретельки и красивую тряпочку выше колен — классная бы получилась картина. Но тяжелый развод в анамнезе, неверие в себя, час двадцать до работы и еще дольше обратно (результат развода и разъезда, квартира почти в деревне) — и имеем результат: тусклые волосы и лицо, унылый взгляд, уходящий в сторону.

«Ты чисто как после траура! — восклицала темпераментная сопрано. — Хватит уже!»

Сопрано же, в свою очередь, с каблуков не слезала даже на пляже, охотно трахалась при любом случае и носила притемненные очки размером в маскарадную полумаску, чтобы никто ничего не разглядел, потому что мнение о своем внешнем виде у нее имелось самое трезвое. Что не мешало ей любоваться на себя в любое зеркало. Косметики она употребляла сколько поместится.

Но притом женщина она была организованная, бодрая, трудоспособная, тоже с разводом и тоже с дочкой и мамочкой.

Удивительно слаженно теперь звучал их дуэт, и редкие обгорелые поселенцы, не могущие идти на пляж, постепенно стянулись в зальчик и даже начали хлопать.

На закуску сбацали дуэтом медленное танго Эдит Пиаф, жизнь в розовом цвете, аккомпаниатор и тут не сплоховал. Даже меццо оживилась и сымпровизировала недурную втору.

Зрители устроили овацию втроем.

Но тут всунулась менеджер, что сколько можно, женщины.

То есть пора выметаться.

Пошли в кафешку для своих, где обедали хозяева окрестных лавок, саун и обменных пунктов. Сопрано всегда сорила деньгами на отдыхе. Заказала полный стол.

Новообретенный незнакомец не пил, не ел, сказал, что спасибо, сыт, прихлебывал минералку и оказался Оссиан.

— Как? — вылупилась сопрано. — Осьян?

Он не ответил. Потом, спустя какое-то время, долго они решали, как же на самом деле его звать.

Сопрано, простая душа, минуя все сложности, в конце концов стала обращаться к нему как к простому, случайно обретенному соседу по столу: «Слушайте, вы, вот вы!»

Это была фраза какого-то телевизионного юмориста, таким образом шутливая сопрано начинала разговор с незнакомыми.

На вопросы он не стал бы отвечать, это ясно.

Сопрано притормозила со своими застольными шуточками.

Меццо спокойно ела, пила вино, отдыхала душой, видимо.

И так постепенно, шаг за шагом, возникла какая-то редкостная атмосфера застенчивости со стороны певичек.

Однако говорить было надо хоть что-то, и сопрано снова завела рассказ о своей учительнице по вокалу. Она ее неумеренно хвалила:

— Я ведь каждый день беру уроки, я лечу к ней буквально как на крыльях. Отовсюду!

Меццо, до той поры молчавшая, вдруг живо возразила:

— Ты так всю жизнь будешь на нее пахать, на свою Клавдею. Это же известный способ. Это как бегать в казино. Как наркотик даже. Подсадить человека на обучение — известная удочка! А Клава твоя десятой части не умеет того, что умел ее учитель.

— Ты, — обрушилась сопрано на меццо, — ты откуда знаешь, любовница дядьки, ты не испытала еще в жизни такого счастья, как я!

Меццо ответила:

— Да знаю, не испытала. Тут, кстати, в Еникеевке, что ли, живет такой же гуру. Лет ему что-то девяносто. Мне о нем говорили. Километров двести отсюда по побережью. К нему ездят даже из Москвы. Он ставит дыхание. Разбирает вещи по слогам, каждый слог отдельно ставит. Я слышала о нем. Месячный курс, семь часов в день, стоит чуть ли не как старую иномарку здесь купить. И представляешь, некоторые московские сдают свои квартиры, переселяются к нему. А кто-то побогаче летает на уикенды.

— Клаудия называет его мошенником и жуликом, — отвечала сопрано. — Каравайчук, что ли? Ты к нему сама ездила, скажи?

— Не знаю, как он о ней отзывается, — парировала меццо. — Наверно, еще похлеще.

— А, сама ты такая же, как я! — задорно, чтобы смягчить ситуацию, воскликнула сопрано. — Тоже имеешь цель! Только ты деньги жалеешь. А Клаудия одна.

Гость все молчал.

— Я тебя хотела взять к Клавдии, — сказала сопрано беззаботно. — Но старуха берет так много… Живет в «Метрополе» в потайной квартире. Ее кухня окном имеет нижнюю часть купола ресторана.

— Еще бы! С таких доходов.

— Ей знаешь сколько лет? И она мне обещает столько же, — понуро сказала сопрано. — Но я не хочу. Чтобы мою дочь старухой увидеть? И не дай Бог, она за мной с горшком будет ходить?

— А сколько же ты наметила? — горько спросила меццо.

— Я еще не рассчитывала, успокойся. Сейчас одно, через двадцать лет другое будет. Старики цепляются за жизнь! — торжественно заключила сопрано и расплатилась за всех.

Обед закончился.

Вышли на знойную улицу.

Шли и шли, неведомо куда. Гость не прощался.

И тут сопрано не выдержала, вдохновилась и все-таки выступила с многозначительной, не раз уже бывшей в ходу репликой «Куда мне вас проводить».

И выразительно посмотрела на Оссиана через свои притемненные очки.

То есть имелось в виду, что она пойдет к нему на эту ночку.

Оказалось, что пока никуда. То есть он только приехал и нигде не угнездился.

И неожиданно он согласился остановиться на квартире у певиц.

— У нас же четыре койки! — сияя, несколько раз подчеркнула сопрано, надеясь его убедить. — Домик в саду! Даже две комнаты с удобствами!

Он не возражал. С искренней такой простотой несколько раз кивнул. Вообще показался ангелом добра.

С ним был небольшой рюкзак.

Как он был одет, они так и не вспомнили потом. Не до того было. Что-то светлое, обыкновенное. Бедное.

И очень уж просто он позволил женщине заплатить за себя в ресторане.

Тем более, как объясняла потом сопрано, он же не ел ни фига! И вино не пил.

Но они обе поняли, что он из тех мужчин, за которыми нужен глаз да глаз, которые мгновенно становятся объектом заботы. Одеть-обуть, накормить — это еще полдела. Не обидеть! Не задеть ни единым словом. Создать обстановку! Поддержать и обогреть эту беззащитную душу!

Придя, они оставили его в саду на скамейке и закрыли за собой дверь в домик.

Мигом они вымелись обе в одну комнату, все барахло перетаскали, подмели. Они предоставили ему, разумеется, лучшую комнату.

Все установили и расположили, украсили цветком (сопрано сбегала в сад и срубила розу).