Книга Жители ноосферы. Роман-триптих - Елена Сафронова

Глава 3

А вечером после развода я, сморкаясь нежданным и даже постыдным для себя плачем, заявила маме:

— Поеду в Москву работать! Иначе мы с тобой Ленку не прокормим…

И на следующий же день написала заявление «по собственному желанию» своему любимому Степану Васильевичу. Прочитав его, тот поразился, — очки его сами собой всползли на лысый лоб.

— Чего это ты надумала? А отрабатывать две недели кто будет?

— Какой прок от моей работы, если я ничего делать не умею и постоянно бездельничаю? — сдерзила я, обрубая концы.

Дядя Степа зашумел, как буря на море, но я была настырна.

— Я — ваш самый плохой сотрудник, вы меня по тридцать третьей увольнять хотели, я хочу уйти и не портить вам газету, — так что ж вы меня теперь удерживаете?

— А черт с тобой, — сдался главный. — Только учти — когда тебя отовсюду погонят, я назад не приму. Ты у меня пожизненно «слабое звено»!..

— А черт с ним! — подхватила тон я. — Я назад и не вернусь.

И получила расчет. Меньше, чем ожидала.

— Я с тебя, Инна, премию снял. Ты квартала не доработала, и вообще тебя премировать не за что…

Ах, какой черт принес березанскую журналистку Инну Степнову в Москву работать?! — каждый день, два месяца кряду, спрашивала я себя, но ответить не могла. Осела у дальней родственницы, промышлявшей сдачей оставшихся ей в наследство квартир внаем. Как раз отошел к праотцам пожилой дядечка, которого я и в глаза не видела. Странным образом тетка вновь оказалась его наследницей и уже подыскивала жильцов в коммунальную комнату на Сухаревке. И сильно обрадовалась троюродной племяннице: «Инночка, со своими-то спокойнее!». Но цену заломила вполне рыночную. Я выложила ей весь свой расчет, а потом пристроила зубы на полку и с головой окунулась в дела.

— Вы где работали? — спрашивали меня на собеседованиях.

— Печаталась в «Вечернем Воронеже», «Воронежском курьере», «Молодежной пятнице», тоже воронежской. Работала в газете «Березань синеокая» издательского дома «Периферия», газете «Березанские вести», газете «Деловое Нечерноземье», женском журнале «Березаночка», березанской «Газете для людей»…

— Рекомендации у вас есть?

— Чего стоят в Москве березанские и воронежские рекомендации?

— Желательно, чтобы они были. Подыщите рекомендации и приходите… ну, скажем, завтра.

Очаровательный японский отказ! А бывало и проще.

— Простите, у вас московская прописка? — интересовались по телефону.

— Регистрация.

— Сожалеем, но кадровая политика нашего издательского дома ориентирована только на москвичей и жителей ближайшего Подмосковья…

Астраханская дворянка зубами скрипела от бессильной ярости. Дело швах! Я знала, что в Москве будет нелегко, но чтобы настолько…

Короткие летние ночи бензиново-знойной Сухаревки проходили в длинных думах свежеиспеченного гастарбайтера. В постели было холодно, а в сердце пусто. Если без мужика я уже привыкла жить, то без дочери, оказалось, — практически нет. И ведь еще Чехов прозорливо заметил: «Кислород — химиками выдуманный дух. Говорят, без него жить невозможно. Ерунда! Без денег только жить невозможно!». «Дело швах, ах, дело швах!..» — рифмовала я и ворочалась на койке, часто курила в открытое окно, судорожно прикидывая, как быть.

Раз в неделю звонила дальняя тетка:

— Ну как дела, Инночка?..

Я прилагала бешеные усилия:

— Все в порядке, теть Маша. В пятницу, наверное, пойду на работу оформляться…

— Тебе деньгами не помочь? — ударяя на частицу «не».

— Ну что вы, у меня есть, хватает…

Выручил вариант, который я до поры высокомерно отклоняла, желая вступить в новую жизнь. В родном издательском доме «Периферия» устроилась в отдел дайджеста и стала ваять полосы из интернетовских материалов. Не слишком легко устроилась — в отделе кадров помурыжили, спрашивая, отчего уволилась из березанской «дочки». Звонили, судя по всему, дяде Степе. Он подгадил, такой-сякой — мне предложили место не писучее. Я… охотно согласилась. Еще бы неделя безработицы — и назад в Березань, без позорно растраченных денег и уверенности в своих силах.

Первая зарплата пролилась летним дождем на страждущий газон. Я гордо отнесла тетке сто пятьдесят баксов, остальное спрятала в фотоальбом с дочкиными мордашками и стала экономить. Ела в основном горячие слойки из уличных киосков. Вечерами расслаблялась — пила пиво и тихо плакала. Без Ленки что ни день, то сильнее всасывала в себя пустота. О личной жизни я честно старалась не думать.

К осени я в столице настолько одичала, что стала казаться сама себе скифским кочевником, отставшим от племени. Этот конник на низкорослой лохматой лошадке стал моим alter ego, я ловила себя на его мыслях, его впечатлениях, его восприятии мира: «Боги, боги мои, где я, что со мной? Что делаю в этом поселении, похожем на гигантский котел?..». Кочевник, должно быть, изо дня в день понукал коня и отстреливал мелкую лесостепную живность на прокорм. Я же понукала сама себя и хваталась за мелкотравчатые подработки, деньги отвозила домой.

Деньги так назывались скорее из уважения. Столичные доходы, о которых так много говорится во всех областных и районных центрах как о непреложном факте, шли к кому-то другому, но не к березанской журналистке Степновой. Разбогатеть я в первые месяцы не сумела. Порой казалось, что в Березани было сытнее. Стыдно признаться — хотела ездить к дочке каждые выходные, но — то дела не пускали, то пустой кошелек.

Да еще и знакомые лица в московской толпе встречались реже, чем заблудшему скифу — знаки человечьего присутствия. Это до жути огорчало. Хорохорясь, я принялась называть себя уж не скифским конником, а степной волчицей. А между прочим, волки — животные парные… Потому в пенале комнатки мне иногда слышались инфернальные голоса, и нередко их перекрывал артистический баритон бескорыстного деятеля искусств Константина Багрянцева. Галлюцинации являлись мне в самой издевательской форме — акапельным пением любимого сольного номера бывшего мужа «А любовь, как сон, стороной прошла…». И еще — «Ничего у нас с тобой не получится…».

Эту песню мы некогда исполняли дуэтом.

В один из последних вечеров сентября я открыла в себе неприятную склонность к депрессиям, пессимизму, ипохондрии, нытью и самокопанию. Озарение пришло внезапно, когда я тащилась с работы через центр. Почему бы благородной даме не пройтись по центру Москвы и не посмотреть, чем здесь живет народ? — все развлечение… Только не весело ни хрена.

Невзрачная компьютерная афишка выделялась на рекламном щите, посвященном культурным событиям ближайшей недели, невинною наглостью — бельмом на глазу огромного портрета Баскова, почти возле его крашеных ресниц. Я не переваривала Баскова и именно поэтому глянула с интересом — кто решил конкурировать с шансонье?