Книга Последний защитник Брестской крепости - Михаил Парфенов

Недалеко от рва находились горжевые казармы, где можно было занять оборону и сопротивляться врагу, пока не подойдет помощь. Рискнуть стоило — выбора все равно не было.

Старшина повернулся к Пахомову:

— Стены не выдержат длительного обстрела. Надо прорываться к горжевым казармам.

— Согласен, — кивнул сержант. — Думал уже об этом. Только осилим ли? Этих сук там, под окнами, несколько десятков залегло.

— Если будем действовать внезапно и нагло, сомнем их, — уверенно продолжил Кожевников. — Немцы не ожидают от нас таких выходок

— Можем не успеть добежать до горжевых, — с сомнением в голосе покачал головой Пахомов. — Перестреляют нас, как куропаток. Вот темноты дождемся…

— Не дадут они нам темноты дожидаться, — хмуро ответил старшина. — Останемся здесь, потом уже не выкарабкаемся. Раздолбят они казарму, и накроет нас всех. А если не раздолбят к тому времени, то силы дополнительные сюда точно подтянут. Сам же слышишь, что и на нашем острове в нескольких местах перестрелки все еще продолжаются, и на Центральном сейчас бои идут вовсю. К вечеру гитлеровцы наверняка некоторые очаги подавят и за нас примутся.

Сержант внимательно слушал командира, но по глазам его видно было, что он колеблется. Задумчиво потерев подбородок, Пахомов неуверенно проговорил:

— А если у горжевых казарм немцев много окажется?

— Выберемся отсюда, а дальше посмотрим, что делать. Может, удастся соединиться с другой группой защитников.

— Да, — кивнул Пахомов, — это было бы неплохо.

— И еще… Раненых возьмем с собой, нельзя их тут оставлять… По крайней мере тех, кого можно унести.

Обернувшись, Кожевников жестом подозвал ближайшего солдата. Тот подошел, прихрамывая. Лицо закопченное, руки перемазаны в крови.

— Узнай, как там пулеметчики на крыше, — приказал старшина. — Скажи им, пусть спускаются и «дегтярь» с собой прихватят.

Когда солдат удалился, Кожевников потянул Пахомова за рукав:

— Пойдем в каптерку, посмотрим, как там раненые.

Дела обстояли хуже, чем он надеялся. Пятеро бойцов к тому времени умерли, двое с изрешеченными осколками телами находились без сознания, и только один красноармеец с раздробленной ногой тихо стонал сквозь крепко сжатые от боли зубы. Волосы и лицо его были белыми от осевшей на них известковой пыли и песка.

— Этих трогать нельзя. — Пахомов угрюмо указал на двух бойцов, лежавших без сознания. — Не дотащить нам их живыми.

Кожевников и сам это понимал. Слишком тяжелы их ранения — так посекло обоим грудь осколками, что гимнастерки были темно-красными от крови.

Он присел на корточки возле солдата с перебинтованной ногой. Тот поднял на старшину темные глаза, и только тогда старшина признал в нем Григоряна.

— Придется потерпеть, браток, — склонился над ним Кожевников. — Сейчас на прорыв пойдем, тебя двое наших понесут…

Но раненый пограничник замотал головой.

— Стрелять… могу… — едва шевеля губами, проговорил он. — Вам… обузой буду… Прикрою вас… Только до окна донесите…

Кожевников несколько секунд смотрел на него, чувствуя, как к горлу подступает комок. Григорян сказал то, в чем старшина боялся себе признаться — враги превосходят его маленькую «армию» численно, и при прорыве каждый боец на счету, каждая винтовка должна стрелять по немцам, а раненый будет только мешать. Но оставлять товарища врагу…

— Это… мой долг… — прошептал Григорян. — Я прикрою…

Старшина не стал спорить. Так действительно будет лучше для всех. Он отстегнул флягу, приставил горлышко к пересохшим губам раненого, тот сделал два больших глотка.

— Товарищ старшина, — раздался за спиной Кожевникова знакомый голосок. — Звали?

Старшина резко обернулся. Перед ним стоял рядовой Мамочкин.

— Ты откуда взялся? — изумился Кожевников. В пылу боя он совсем забыл об этом пареньке.

— С крыши, — по-простецки разведя руки в стороны, ответил рядовой. — Вы ж сами приказали мне на крышу-то полезть, — он чуть ли не оправдывался. — Я туды залез, а тама всех наших убило и пулемет набоку лежит. Я пока с ним разобрался, ленту заправил, смотрю — бегуть.

— Так это ты из пулемета немцев накрыл?!

— Так точно! Дал по ним, — шмыгнул носом Мамочкин. — А щас Ковчук пришел от вас и говорит, что приказываете слазить с крыши и к вам идтить.

— Молодец, рядовой! — искренне похвалил его Кожевников и перевел взгляд на Григоряна: — С «дегтярем» умеешь обращаться?

Раненый слабо кивнул.

— Хорошо, — Кожевников положил ладонь ему на плечо.

— Не подведу. — В глазах Григоряна вдруг блеснул едва уловимый бойцовский огонек.

Кожевников поднялся, давая указания Пахомову:

— Возьми кого-нибудь в помощь. Перенесите его на крышу, дайте флягу с водой, пистолет и несколько гранат и сразу возвращайтесь. Выполняйте.

Затем повернулся к Мамочкину:

— Будешь держаться меня, и ни на шаг не отставай, уяснил?

— Так точно, — озадаченно протянул рядовой.

У двери каптерки Кожевников задержался, еще раз бросил долгий взгляд на Григоряна:

— Прощай, солдат!

— Прощай, старшина!

Кожевников вышел из каптерки. Ему было тяжело оставлять раненых, но важнее всего сейчас сохранить тех солдат, кто еще в строю и может оказать серьезное сопротивление гитлеровцам, не дать врагам окончательно закрепиться в крепости. У него не было сомнений, что командование Красной Армии предпринимает все меры для нанесения решительного удара по немецким захватчикам и помощь к защитникам Брестской крепости прибудет в ближайшее время.

Он оглядел свое «войско» и пересчитал бойцов — пятнадцать оборванных, грязных, измученных напряженными схватками солдат. Растерянные, они смотрели на Кожевникова, ища в его глазах уверенности в том, что он знает, как поступать. Солдаты полагались на большой воинский опыт старшины, он стал для них единственной опорой в столь непростой ситуации и надеждой на то, что они выдюжат.

— Дольше здесь оставаться нельзя, — объявил он пограничникам. — Пока немец в раздумье, что ему с нами делать, будем прорываться в более защищенное место или к другим группам наших солдат. Попробуем пробраться к казематам. Думаю, там еще кто-нибудь есть в живых. Делаем рывок, накрывая противника огнем из всех стволов. Дальше будем смотреть по обстоятельствам. На подготовку к броску даю пять минут. Все ясно?

— Так точно! — в один голос четко ответили бойцы.

Два красноармейца были босыми. Бомбовые удары застали их спящими, и они не успели натянуть сапоги, а потом найти свою обувь в завалах не представлялось возможным. Ступни их были обмотаны каким-то тряпьем, но это не спасало от осколков битого стекла — на ткани виднелись темные пятна, свидетельствуя о порезах.