Книга Убей или умри! - Михаил Парфенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Прозит! — кричит он, осоловелыми глазами глядя сквозь меня. — Мы еще покажем всем этим сволочам-недочеловекам!
То ли шнапс так разогнал мою кровь, то ли злость, накопившаяся за последние месяцы, полезла наружу, но я начинаю жалеть, что спас этого недоумка. Но устроенное Пильке представление длится недолго. Внезапно он сникает, голова его склоняется к груди, а из полуоткрытых губ вырывается храп.
С позволения капитана тоже остаюсь ночевать в избе, ложусь прямо на деревянном полу. У Калле уйма работы, он уходит проверять посты. Обер-лейтенант видит уже десятый сон, и старательно храпит, а мне не спится. Думаю о майоре фон Хельце. Как по-разному можно воспринимать одного и того же человека! Ведь из того, что мне о нем известно, рисуется портрет эгоистичного карьериста, полной скотины. А Калле им восхищается — «благодаря фон Хельцу», «полк устоял». Может, я слишком категоричен, и майор не так уж и плох? Ведь удержал он наших людей от панического бегства. Да, половина полка кормит теперь червей, зато не пустили иванов дальше, остановили. Хм… Калле считает, что наш полк хоть и отошел, но дал время другим полкам подготовиться и выровнять линию фронта. Что наши солдаты показали отличный пример другим, вернули им боевой дух, а это в наше тяжелое время немаловажно… Тьфу… Никуда мы не отошли. Достаточно послушать рассказы Земмера и Пильке. Драпал и наш полк, и полк Пильке. Покойный Зонненберг, жалея солдат, отступил бы, перегруппировался и дал противнику достойный отпор, а фон Хельц отдал наших ребят иванам на растерзание, спрятав свою задницу в тылу…
Поворочавшись на полу, все же засыпаю. Даже вши не в силах помешать моему крепкому сну. На рассвете меня расталкивает ординарец капитана.
— Налажена связь, вас с рядовым отвезут к месту дислокации полка.
— Спасибо, — благодарю его. Однако как бы я ни беспокоился за своих, уезжать отсюда не хочется. Тут хоть присутствует иллюзия спокойствия. В любой момент могут атаковать русские самолеты, Иванам ничего не стоит прорвать линию обороны, но, черт меня подери, давно я не чувствовал себя так спокойно, как здесь. Возвращаться в ад?! Не хочу, но ничего нельзя поделать. Приходится подниматься и будить Земмера.
Калле все еще нет или он снова куда-то ушел, Пильке так и дрыхнет у ящика.
— Герр капитан приказал доставить вас к месту службы на мотоцикле, — важно продолжает розовощекий ординарец. — Все готово, герр обер-ефрейтор.
Появляется желание треснуть кулаком по его тыловой роже, но, с другой стороны, какое мне дело до этого рядового? Каждый устраивается, как может. А пуля, и я это знал, как никто другой, всегда найдет свою цель. Пора собираться. Выхожу из избы в утренний туман. Поежившись, закуриваю сигарету из любезно оставленной мне капитаном пачки и отправляюсь в отхожее место. Там, у похожих на большие скворечни туалетов, уже толпится очередь из новобранцев. Им непривычна местная солдатская кухня. Отвратительная по качеству, она действует на желудки не лучшим образом. Вообще, диарея — постоянный спутник солдата на этой войне. Сам первое время бегал под кусты каждые пять минут, а потом при первой возможности стыдливо застирывал коричневые пятна. На линии фронта проблема еще серьезнее. Срать в окопах — самое последнее дело, а головы не высунешь. Поэтому в траншеях всегда делаются ответвления в сторону тыла, где и устраивается импровизированный туалет.
После вчерашнего шнапса в голове пусто, ни одна мысль не роится и не отягощает мозги. Присаживаюсь на корточки в ожидании своей очереди, отгоняя от лица огромных сине-зеленых навозных мух.
Тому, что нас на мотоцикле капитан отправляет на передовую, я не удивляюсь. Он знает, что чем больше нас там, тем спокойней ему здесь. Поэтому такая честь и забота.
— Крыса… — бормочу я и зло сплевываю под ноги.
— Герр обер-ефрейтор, рядовой Земмер прибыл в ваше распоряжение, — слышится сверху знакомый голос. Поднимаю голову и вижу моего ученика, вытянувшегося передо мной по стойке смирно. Забавная картина возле очереди в сортир. К тому же одной брючины у него как не бывало, а голая нога плотно замотана бинтом. Тонкая бледная голень уходит в широченное голенище сапога. Я невольно улыбаюсь. Он перехватывает мой взгляд:
— Штаны новые мне выдали, только я их потом надену, не хочу пока пачкать.
Мальчишка… Совсем мальчишка…
— Отлично. Готовься, сынок.
— К чему, герр обер-ефрейтор? — спрашивает он.
— К подвигам, чертеняка, к подвигам… Только сперва посрать надо.
Фельдъегерский «Цундапп» лихо несется по дороге, подскакивая на каждой кочке. Сижу в коляске, задыхаясь от пыли, а Земмер восседает за водителем, крепко вцепившись ему в бока. Передо мной на коляске закреплен пулемет МГ-34. Фельдъегерь так ловко варьирует между ям и обломков техники, что меня мотает из стороны в сторону и приходится постоянно держаться за поручень.
Мы возвращаемся на войну. С каждым километром приближение фронтовой линии ощущается все явственнее. Запах разложения и гари, отзвуки взрывов, резкие трели пулеметов. Сгоревшие остовы боевой техники, разграбленные и брошенные телеги, трупы лошадей и людей по обочинам. Мы едем домой.
Украдкой бросаю взгляд на Земмера. Глаза у парня отрешенные, как у коровы на бойне. Придется вправлять мозги, чтоб не раскис совсем.
Калле, хитрая лисица, простился со мной достаточно сдержанно, но сунул в дорогу пару банок деликатесных мясных консервов, которые получают только самые высшие чины. Я, конечно, не прослезился от такого жеста доброты сердечной, но был искренне рад подарку. На передовой с продовольствием туго.
— Все. Дальше не проеду, — сообщает мотоциклист, останавливается и глушит мотор. — Здесь вам пешком недалеко, а если в объезд мотануть, то часа два потеряете, да и то неизвестно — вдруг там не лучше.
Дороги дальше и правда нет. Земля перепахана снарядами, изрыта, завалена какими-то палками, досками, колесами телег, расщепленными стволами деревьев. Добраться до позиций на мотоцикле кажется действительно невозможным. С трудом вылезаю из коляски, хватаясь за ноющую поясницу. Ноги затекли, и я встряхиваю ими, а потом пару раз приседаю, чтобы разогнать кровь. Земмер, глядя на меня, тоже пытается присесть, но с его раненой ногой такие упражнения явно противопоказаны, и он быстро это понимает. Он стягивает с себя сапоги и старые обрезанные штаны и надевает новые. Зря он не примерил их сразу, как получил. Они оказываются на пару размеров больше, чем ему надо. Земмер чертыхается, затягивая ремень, и оттого выглядит в них еще комичнее.
— Дальше сами дойдете? — спрашивает фельдъегерь, заранее зная ответ. Или он ожидает, что мы попросим его проводить нас?
— Не беспокойтесь, доберемся.
Мотоциклист удовлетворенно кивает, и тут же, заведя двигатель, трогается с места. Обдав нас с Земмером клубами пыли, он лихо разворачивается и мчится обратно в тыл. Я понимаю, ему не терпится убраться с передовой, поближе к кухне и подальше от вездесущих иванов.