Книга Лесовик - Кингсли Эмис

– Вот и я, Морис, – сказала она.

– Привет, Диана. Ну что, поехали?

– Морис, тебе не кажется, что ты ведешь себя очень неординарно, если ты все-таки решил приехать сейчас, несмотря на все случившееся? – Она произнесла это с бодрой интонацией телеведущего из программы «Ваш выбор», ставя крошечные дефисы пауз между ударными слогами слов. Чтобы проговорить фразу до конца и быть при этом в поле моего зрения, ей пришлось опустить голову и согнуть колени (и при этом она должна была быть уверенной, что я останусь сидеть, изогнувшись и наклонившись в ее сторону).

– Мы можем поговорить на эту тему, когда поедем.

– Но у тебя не возникало такой мысли? Человек готов ухлестывать за чужой женой, хотя не прошло и восемнадцати часов с того момента, как у него на глазах умер отец.

Точное количество часов, названное без какой-либо запинки, выдавало предварительный подсчет и кое-что объясняло. Теперь я понимал, откуда взялась моя недавняя уверенность, что Диана придет, как было условлено: я почувствовал тогда, что она не упустит возможности устроить мне такой вот допрос с пристрастием.

– Даже не знаю, как оправдываться, – сказал я. – Залезай лучше в кабину, а я попытаюсь объяснить.

– Я вот что хотела сказать: если у кого-нибудь другого случилось бы нечто подобное, ему и в голову не пришло бы вести себя подобным образом. Почему ты не похож на других?

– Я постараюсь просветить тебя самым подробным образом буквально через минуту. Давай садись.

Как будто только теперь приняв решение, она забралась на соседнее сиденье. Я обнял ее и с силой поцеловал в губы. Она никак не отреагировала на это, но когда я положил руку ей на грудь, Диана тотчас отодвинула ее. Однако я был уверен, что сегодня она готова уступить – когда сочтет нужным, – и опять понимал причину своей уверенности. Раздвинув ноги для меня не вчера, не завтра, а именно сегодня, она прихотливо откликнется на мою прихотливую фантазию, найдет в себе странную созвучность странному мужчине; короче говоря, она получит возможность проявить себя неординарной личностью. Но прежде чем войти в роль женщины с необычными прихотями, она воспользуется в полной мере подвернувшейся возможностью и заставит меня мириться с ее допросом и достаточно долго проявлять достаточное терпение – чтобы все выглядело так, будто я признаю ее неординарность, поскольку в действительности она не нуждалась в моей оценке того мнения, которое у нее сложилось о самой себе. Все верно, но зачем тогда мне вообще стараться и что-то изображать из себя? Скорее всего она просто собиралась доставить себе удовольствие – понаблюдать, как я дергаюсь, справляясь кое-как со своим нетерпением.

Диана развернула свою газету, – конечно же, это была «Гардиан», но явно для вида, а не для чтения. Мы поехали и, приближаясь к развилке, увидели старика: тот сидел в саду около своего дома, и Диана спрятала лицо в газетные страницы. Разумная мера предосторожности и еще один благоприятный для меня знак (был бы от этого желаемый результат); но если она не хочет, чтобы ее увидели в моей машине, для чего она только что целую минуту стояла около нее у всех на виду?

– Куда ты везешь меня? – спросила она.

– Боюсь, что с выбором любовных гнездышек сегодня у нас бедновато, но день теплый, дождя не было почти две недели, так что, думаю, нам можно устроиться где-нибудь на природе. Есть идеальное местечко, не больше мили отсюда.

– Хорошо тебе знакомое, вне всяких сомнений, по прошлому опыту, когда ты использовал его с той же целью.

– Вот именно.

– Морис, не сердись, ради бога, но мне ужасно хочется задать тебе один вопрос.

– Разве я сержусь? Давай свой вопрос, проверишь, какой я на самом деле.

– Морис, все-таки откуда это в тебе, почему ты такой неисправимый бабник?

– Бабник? Да, в юности я был охоч до женщин, но это ведь сколько времени прошло с тех пор!

– Ты не-ис-пра-ви-мый бабник. В деревне все это знают: каждая смазливая бабенка, если попадет в твой дом, не может чувствовать себя в безопасности.

– Ты думаешь, так уж часто случается, что незамужние бабенки забредают в мой дом?

– Ну знаешь, им необязательно быть незамужними. Что ты скажешь по поводу жены того голландца, торговца тюльпанами?

– Почвоведа. Там другое дело. Он отключился в баре, Дэвид уложил его в кровать, а она говорит, что ей совсем не хочется спать и на дворе такая прелестная ночь. Что мне оставалось делать?

– Но что стоит за всем этим, Морис? Например, как объяснить, что ты так настойчиво добиваешься меня?

– Как объяснить? Сексуальное влечение, я полагаю.

Я понимал, что моя реплика ни в коей мере не удовлетворит мою спутницу в ее теперешнем настроении, – а надо заметить, что за те три года, что я знаю Диану, я еще не видел ее в каком-то ином настроении. Помрачнев, я пытался выудить из памяти что-нибудь краткозвучное, вместившее бы в себя доступное, обстоятельное толкование: это репродуктивное побуждение, взаимное влечение полов, утверждение себя как самца (я включил было и этот вариант, но тут же отверг), беспокойство, любопытство, мужская полигамия, и женская моногамия (старо как мир, надо признать, но все же не будем с ходу отбрасывать и такое объяснение), и многие другие версии – весь набор, обильно сдобренный порнографическим обольщением. Однако едва я приступил к пересказу этого занудного списка, как Диана сама освободила меня от дальнейших мучений, обратив внимание на наш маршрут:

– Куда мы едем? Ты везешь меня обратно в деревню.

– Деревню мы только зацепим по краю. Через минуту пересечем автостраду, там перевалим за холм; это чуть дальше того места, где лепят новый массив.

– Но это почти напротив «Лесовика».

– Не совсем. Из гостиницы это место не просматривается.

– Все-таки очень близко. – (Грузовик какого-то фермера показался впереди, и газета снова пошла в ход.) Диана сказала из-за газетных страниц: – Это тоже входит в сценарий, Морис? Дополнительная возбуждающая деталь? Тебе хочется как можно больше пикантности?

– Пикантности никакой не будет, если ты предоставишь дело мне; и повторяю, никто тебя не увидит.

– И все-таки… – Она опустила газету. – В последнее время я задаю себе еще один вопрос. Знаешь какой?

– Какой?

– Почему ты стал проявлять интерес ко мне недавно, буквально в эти вот дни. Мы знаем друг друга едва ли не с того момента, как Джек и я переехали в Фарем; ты относился ко мне чисто по-дружески, а затем вдруг начинаются эти настойчивые ухаживания. Все, что я хотела бы выяснить… откуда такая перемена?

Этот вопрос обескуражил меня сильнее всех остальных, ранее прозвучавших, – в том смысле, что я не мог придумать ответа ни сразу, ни потом. И сказал первое, что пришло в голову:

– Похоже, я начал чувствовать себя стариком. И мне остается не так уж много радостей в этом мире.