Книга Волшебная самоволка. Книга 2. Барабан на шею! - Сергей Панарин

Прапорщик прервал Колино повествование:

– Смотри-ка! Да это же Пес, мать его за ногу, в башмаках!!!

Впереди беззаботно топал старый знакомец. Мешок за спиной, неизменные боты, весело болтающийся хвост.

Палваныч потер руки в предвкушенье расправы.

– Вот пегая бестия! Сейчас догоним. Объявляю операцию «Ко мне, Муму!». Подкрадываемся, ловим, допрашиваем и топим.

Глава 6.Собака дает показания, или Обострение противоречий

Есть сведения, что человеческий взгляд «осязаем», то есть стоит нам на кого-нибудь уставиться, как наша жертва подсознательно забеспокоится и примется искать источник раздражения.

Вероятно, этот слабо изученный психологический феномен распространяется и на псов в башмаках.

Кобелек обернулся. Забеспокоился он или нет, Коля с Палванычем не поняли. Только собачий маршрут резко поменялся: пес покинул дорогу и зашагал в лес.

Дубовых срочно внес поправку в план операции «Ко мне, Муму!»:

– Вот, ектыш, и подкрались… К ноге, гаденыш!!!.. Лавочкин, фас! Э… фу, то есть отставить. Хватай его!

Результаты растерянности командования не заставили себя долго ждать: пес затопал бодрее, почти побежал.

Солдат спрыгнул с телеги и стартанул за кобельком. Тот оставил кокетство и припустил на всех четырех.

– Уйдет! – с жегловской интонацией прохрипел Палваныч. – Что же делать?.. О! Рядовой Аршкопф!

Черт возник прямо на телеге. Завизжал:

– По вашему приказанию прибыл!

– Схватить пса в обуви. – Прапорщик обозначил пальцем направление.

Аршкопф растворился.

В этот момент возле уха Дубовых неожиданно раздалось истошное ржание. Повозка остановилась и слегка продвинулась назад.

Палваныч схватился за сердце, ловя ртом воздух.

Тряхнуло.

Прапорщик оглянулся. Лошадь сидела на дороге, отчаянно вращая глазами и храпя. «Вылитая кошка, хоть и кобыла!» – не к месту ухмыльнулся Дубовых. Животное порывалось встать, но упершаяся в его грудь телега не позволяла.

Если рассуждать здраво, то серая в яблоках повела себя совершенно предсказуемо. Лошади боялись нечистой силы. Когда Аршкопф очутился перед кобылкой, она испугалась и попятилась. Результат был потрясающим.

Черт вновь возник в повозке. Теперь с лопоухим беглецом.

Лошадь почуяла рогатого, дернулась, однако лишь усугубила свое позорное и беззащитное положение. Смирилась.

– Лавочкин! Отставить погоню! – крикнул Палваныч.

Коля не успел далеко забежать. Он неспешно вернулся к телеге. Зрелище открывалось более чем сюрреалистическое: за повозкой – сидящая кобыла, в повозке – черт, конвоирующий пса в ботинках, да малиновый от гнева Дубовых. Нечистый беспрерывно чихал и старался держать пленного на удалении.

– Товарищ прапорщик! Может, отпустите беса? – спросил солдат.

– Верно… Вольно, Аршкопф, молодец… – тускло проговорил командир.

Нечистый сгинул. Лошадь облегченно встряхнула головой, словно сбрасывая наваждение.

– Зачем убегал? – спросил Коля пса.

– Боюсь я вашего общества, господа, – ответил кобелек.

– Почему?

– Ходят упорные слухи, что вы не жильцы на этом свете.

– Мертвяки?!

– Ну… – провыл пес. – Конечно, нет. Дни ваши сочтены, господа, вот я о чем. Вас ищут четыре всадника.

– Ага, – подал голос успокоившийся прапорщик. – Д’Артаньян и три, ядрена шпора, мушкетера…

– Не знаю таких. А четыре всадника – это маги-убийцы. И если их кто-то на вас натравил, то будьте спокойны, они свою работу выполнят.

– Спасибо, успокоил. – Палваныч заерзал.

Известие о неизвестных киллерах отодвинуло на второй план проблему со знаменем.

– Излагай подробнее, – велел Дубовых пленному животному.

– Да и нечего излагать, поверьте… Везде болтают, мол, Пауля и Николаса преследуют ангелы мщения. Ни кто нанял, ни за какие проступки, точно не известно. Вы, господа, не местные, посему возьму на себя смелость рассказать о четверке магов. Зовут их Мор, Глад, Брань и Смерть. Никто не знает их внешности. Все дела, за которые они брались, были доведены до логического конца.

Солдат и прапорщик ждали продолжения, но пес молчал.

– Ну, а дальше? – не выдержал Палваныч.

– Увы, это все, – развел лапами кобелек.

– Негусто, – нахмурился Коля.

– Ладно, – постановил Дубовых. – Теперь о знамени. Куда вы с подельником дели полковое знамя? Где Шлюпфриг?

Пес выглядел удивленным:

– Подельник?! Окститесь, судари! Не встречал я беднягу Шлюпфрига! Я как с вами подвизался, так порвал с прежними соседями. И уж тем более не веду с ними дел. Странно сие слышать. Ужель он похитил ваш волшебный артефакт?!

Прапорщик проигнорировал сочувственный вопрос.

– А почему ты, блошиная ферма этакая, не явился утром в лагерь?

– Каюсь, господа, грешен… – смутился пленник. – Имею одну, но пламенную слабость… Охоч до противоположного пола, непреодолимо охоч. Очнулся от любовного забвенья лишь за полдень!

Дамский угодник стал застенчиво ворошить носком башмака солому, насыпанную на дно телеги.

– У, кобелина! – с оттенком странной солидарности протянул Палваныч. – Стало быть, не видел Шлюпфрига?

– Ни единым оком! – заверил пес.

– А куда сам-то топал?

– Домой.

– Напутешествовался…

– О да.

– Значит, с нами поедешь. Мы тоже к вам возвращаемся.

– С превеликим удовольствием составлю вам компанию, господа. Надеюсь, убийцы, которые вас ищут, работают аккуратно и только в пределах контракта.

Настроение Дубовых стремительно упало.

Сохранявший угрюмое молчание Лавочкин приготовился куда к худшему: общество злобно ворчащего прапорщика и велеречивого кобелька – среда агрессивная.

Палваныч, похоже, снял все подозрения с Пса в башмаках. Коле же что-то мешало безоговорочно поверить пегой зверюге.

Путники озаботились подъемом беспомощно сидевшей лошади. Толкнули телегу вперед, разблокировав передние ноги кобылки, и она смогла встать.

Отъехав в рощицу, пообедали. Повалялись на траве, приняли солнечную ванну. И задремали бы, но новость о магах-убийцах держала в тонусе.

«За что?! – думал Коля. – Мы здесь всего-то трое суток. Наверняка это старый заказ. Кто-то из недругов не успокоился. Только вот где загвоздка: судя по всему, мы воспринимались жителями Вальденрайха как главари воюющих дружин. Мои доброжелатели хотели победы над Палванычем, а его темный орден жаждал моей смерти. Никто не стал бы уничтожать нас обоих – Николаса и Пауля… Хотя… А не Шпикунднюхель ли? Этот с радостью избавился бы от любого волшебника. А мы снискали магическую славу…»