Книга Кок'н'булл - Уилл Селф

Когда Тед пришел в себя настолько, чтоб стоять, Та-Кэрол отправила его в травмопункт забинтовать рану в сопровождении худосочной продавщицы из соседнего магазина. Она, конечно, пошла бы и сама, да надо было следить за торговлей.

Той-Кэрол крупно повезло, когда она решила остаться, потому что, как только отбыл Тед, она совершила одну из самых выгодных продаж за всю свою жизнь. Кэрол порхала по шахматной доске линолеума от одного прилавка к другому, вставая на цыпочки или наклоняясь, чтобы достать бутылку или банку. На широком прилавке, который Та-Кэрол еше намывала смоченной «Фэрри» тряпкой, чтобы изничтожить сладкий запах неистовой победы, Кэрол аккуратно выставила целую батарею: сначала шел Pilsners — чешский, немецкий, австрийский и местного производства; затем эзотерика: датский Elefant, Wildbeeste из ЮАР, Simpatico andSoi из Мексики, пара бутылок нигерийского Gulder, несколько серебряных банок японского Sapporo с узким горлышком. Кэрол взяла даже упаковку четырех банок весьма темного пива Black Mambo, сваренного в Мавритании, которое, насколько помнила Та-Кэрол, не покупал еще никто. Поверх эзотерики Кэрол пирамидкой сложила продукцию, чья брендинговая политика была направлена на узкую, но плотную социальную прослойку между недавно пристрастившимися к алкоголю представителями национальных меньшинств и отъявленными бухариками-виртуозами. Пиво этой категории было липко-сладким, с двойным градусом, и называлось оно «Темное Основное» и «Святые небеса». Кэрол знала, что Дэну особенно нравилось то, что называлось «Премьер Класс». Его разливали в блестящие медные банки, расписанные поверху барочными герапьдическими эмблемами и доспехами. Ниже шел девиз английского королевского дома: Honi soil qui та/ у pense. Прежде чем вы задумаетесь, позвольте вас заверить, что изготовитель пойла не подозревал в этом даже оттенка иронии.

После эзотерики и жидкого успокоительного для бедных Кэрол обратилась к напиткам, с которыми была накоротке. Она пробежалась по воображаемой Вапгале, откуда, должно быть, происходит весь этот пантеон, так любимый служащими отделов маркетинга пивоваренных заводов, расположенных в восточных графствах. Из этой брендинговой сетки Кэрол вытянула зеленые банки Odin, ярко-оранжевого Wotan, переливающиеся розовато-лиловые бутылки Briinnhilde Brew, пластиковый кувшин пива Loki и, естественно, побольше пива Lamot.

Общий счет перевалил за 100 фунтов. Та-Кэрол озвучила его на кассовом аппарате, зазудел встроенный принтер и выплюнул лягушачий язык чека. Домой Кэрол отправилась на такси.

8. Кондитерский шприц

Благополучно добравшись до дома, Кэрол переодела забрызганные шерри джинсы и принялась припрятывать пивко. Она хотела не просто припрятать его, это было бы совсем несложно, так как в будние дни Дэн обращал внимание исключительно на вещи, лежащие на поверхности. Нет, Кэрол хотела, чтобы пиво не бросалось в глаза, но чтобы и обнаружить его не составляло труда. Она решила спрятать его так, чтобы, находясь в любой точке квартиры, стоило протянуть руку, как в ней оказывалась бутылка из того сказочного набора алкогольных напитков, который она приобрела. Цели своей она достигла с редким артистизмом.

Пиво спрятано, квартира прибрана. Кэрол взглянула на электронные часы в кухне — у нее еще оставалось два часа до того, как Дэн вернется с работы. Она достала из морозилки два стейка, положила их размораживаться на крышку плиты, поставила чайник и присела на одну из лакированных еловых скамеек, расставленных по периметру кухни. Она принялась разглядывать пробковую доску, зашпиленную открытками светского и религиозного содержания. Но теперь ни то ни другое не имело для нее значения. Кэрол чудилось, будто застывшую в этот тихий осенний денек квартиру загерметизировали и собираются отправить в Марианскую впадину — как батисферу, навсегда.

Вялая кисть Кэрол камбалой сползла к подолу платья. Она стала рассматривать свою руку, та почему-то казалась ей до нелепого случайным предметом, как будто это был браслет или наручные часы, которые она могла надевать или снимать по своему усмотрению. Электронные часы издавали еле уловимое жужжание. Рука скользнула под подол и рванула кайму на трусиках…

Поезд прогромыхал по небольшому мосту и снова снизил скорость. Я даже подумал было, что это вполне удобный момент, чтобы распрощаться с профессором. Меня нисколько не смущала идея дождаться следующего поезда на какой-нибудь сомнамбулической станции. Профессорские представления об ужасе не вызывали у меня аппетита, и я чувствовал, что, цитируя Roethke, он хочет придать своей грязной побасенке неуместный пафос. Не так уж я и жаждал узнать развязку. Мне хотелось, чтобы Дэн и Кэрол были мертвы, бездыханны, разобраны на составные части или, лучше даже, чтобы для начала их не собирали вовсе. Я встал, впервые после того как он заговорил, и немедленно почувствовал себя много лучше. Я был высокого роста, он — коротышка, и теперь, стоя над ним, я видел, что у него намечается лысина.

Своим движением я развеял сгущавшуюся атмосферу в купе. Пока я сидел, я был запуган, поглощен рассказом. Я уже стал уверять себя, что профессор-то сумасшедший, и даже ждал, что, когда я встану, он психанет, станет мне угрожать, однако тот сидел тихо. Поезд подошел к остановке, да и окно было наполовину открыто… Я высунулся в осязаемый теплый ночной воздух и нащупал ручку. Я уже было вышел из купе, как передо мной на путях показался обходчик. В руках он держал сигнальный фонарь, на котором горели сразу обе лампочки — зеленая и красная.

— На вашем месте я не стал бы здесь сходить, сэр… — У него был сильный уэльсский акцент и лошадиная физиономия. Репу его обрамляла похожая на кольцо Сатурна шапка рыжих волос. Он взглянул на меня честным, исполненным осознания своего долга взглядом и продолжил: — Поезд остановился, чтобы дозаправиться водой, вы отправитесь дальше, как только будет пар.

Не успел я переварить все эти анахронизмы, как меня дернули за куртку.

— Да ладно, садись! Я хочу рассказать тебе эту историю до конца.

Я уступил. Обходчик захлопнул дверцу купе, взвизгнул и затих свисток, и поезд двинулся сквозь облегающую тьму. Внутри меня произошел какой-то сдвиг. Мне показалось, что я что-то утратил, будто порвалась какая-то защитная мембрана. Я энергично замотал головой и почувствовал, как по щекам и бровям хлещут кончики волос. Все равно, когда я бухнулся обратно на плюш и дождался, пока осядут золотые пылинки на сетчатке глаза, я уже понимал, что у меня ничего не вышло. Я остался в этом купе, а профессор остался сидеть напротив.

— Даже не пытайся, — сказал он. Этот мутант читал мои мысли. — Ты, парень, трэйн-споттер в буквальном смысле этого слова. Ни больше ни меньше. Но тут ты сверзился с платформы, понимаешь. «Аляска» твоя порвана и замызгана, треники протерлись, блокнот ты свой потерял. Ты шатаешься по путям на станции Клэпхэм, которая, как тебе известно, самая большая транспортная развязка в Европе по части устного творчества. Если будешь неосторожен, тебя скосит какая-нибудь вагонная байка местного производства, перережет тебя пополам, отсовокупив в итоге твой рассказ от твоего же словесного портрета. Так-что-даже-не-пытайся.