Книга Две смерти Сократа - Игнасио Гарсиа-Валиньо

Софисту так и не удалось поговорить с женщиной. Разбирательство вскоре возобновилось, а около храма уже собиралась взбешенная толпа. Дело приняло весьма неожиданный оборот. В храме невесть откуда появился свидетель, назвавшийся моряком с погибшей триремы, который спасся, ухватившись за обломок мачты. По его словам, помочь терпящим бедствие воинам никто не пытался. Дрожащим голосом свидетель поведал о том, как его друзья бились среди волн, постепенно теряя силы и погружаясь во тьму. Аспазия сразу заподозрила, что он подкуплен. Продик думал так же. Однако исход дела был предрешен. Толпа громко требовала жертв. Скованным по рукам и ногам флотоводцам приходилось слушать доносившиеся с улицы страшные проклятия. Измена каралась смертью, и все это знали.

Один лишь Сократ не испугался бесноватой толпы. Он бесстрашно защищал флотоводцев и обличал суд, готовый пойти на поводу у черни.

Гневные речи философа еще сильнее ожесточили судей. Противостоять Ассамблее в одиночку Сократ не мог. Флотоводцев признали виновными в измене и приговорили к смерти. Едва стемнело, их сбросили в пропасть Баратры[56].

Продик навсегда запомнил слова Аспазии, полные ледяного презрения:

— Иногда, чтобы стать убийцей, достаточно промолчать.

Наутро после казни флотоводцев софист поднялся на борт небольшого судна, нанятого посольством, и отправился в сторону Киклад, обратно на Кеос. Аспазия больше не желала его видеть.

Прощание вышло скомканным и холодным — ни один из них не решился произнести слова, что дрожали на устах. Софист был в отчаянии. Он понимал, что едва ли сможет вернуться в Афины.

Аспазия вычеркнула Продика из своей жизни. Для нее Перикл и Продик умерли в один день. На дне глубокой пропасти покоилось тело сына Аспазии. И память о кеосском софисте.

Прошло много времени, прежде чем владелица «Милезии» всерьез пожалела о своем решении.

ГЛАВА XI

Софист потратил целый год на то, чтобы избавиться от тягостных воспоминаний и начать жизнь заново. Тоска оказалась на редкость плохим компаньоном. Чтобы развеять печаль, Продик попросил правителя Анаксандра вновь назначить его послом. Софист навестил Протагора и вручил ему список книги, в которой были изложены воззрения его наставника. Принимая подарок, старый софист радовался как ребенок. Вдохновленный его похвалой, Продик тут же принялся за новую работу. Уединившись на старой вилле в городке под Юлидой, он без труда создал целых два сочинения: «О природе человека» и «Периоды». Оба сильно уступали первой книге софиста и скорее походили на легкомысленную игру со стилем. Время от времени Продика навещал старый друг, афинянин Горгий. Приятели много спорили: кеосский софист предпочитал меткие, лаконичные фразы, а Горгий отстаивал красоту длинных построений и сложных метафор. Этот спор подсказал Продику тему для новой работы, посвященной проблемам языка. В сочинении, озаглавленном «О синонимии», он рассмотрел все известные случаи неправильного употребления слов, не пощадив даже признанных ораторов, вроде Антисфена[57]и Демокрита[58]. Собрав воедино все, что он раньше писал о грамматике, Продик сделал подробный анализ употребления близких, но не одинаковых по значению слов. Он чувствовал, что язык таит в себе немало великих тайн, разгадка которых ведет к познанию мира.

К несчастью, Протагор Абдерский не увидел новой книги своего ученика — он погиб во время кораблекрушения.

Теперь Продик чувствовал себя настоящим софистом — софистом по духу и призванию. Потеря любви сильно изменила его характер. Черная мизантропия не позволяла софисту сделаться хорошим наставником: он не любил своих учеников и не вызывал у них уважения. Молодежи Продик предпочитал зрелых и образованных собеседников, способных в полной мере понять дух и метод софистики. А среди них в свое время были и Фукидид[59], и Еврипид. Не желая возиться с юнцами, Продик вскоре вовсе перестал брать учеников.

Куда притягательнее был опасный и пьянящий мир политических интриг, и Продик часто использовал талант софиста, выполняя тайные поручения кеосского правителя.

И все же, оставаясь наедине с собой, посланник с горечью признавал, что душа его навеки осталась за морем.

Промаявшись в разлуке целый год, Продик во что бы то не стало решил вернуть подругу.

Ревнители Абсолютной Истины не раз обвиняли софистов в том, что, доказав один тезис, они тут же берутся доказать прямо противоположный. Продик не видел в этом ничего постыдного. Что стало причиной его горестей? Почему счастье отвернулось от посла? Любимая женщина прокляла его, потому что он не смог защитить ее сына. Что ж, если приемы софистики позволяют убедить вполне разумного человека, что черепаха бегает быстрее зайца, почему бы не попробовать доказать безутешной матери, что человек, погубивший ее сына, ни в чем не виноват?

Загоревшись новой идеей, кеосский софист тотчас же выстроил стратегию предстоящей битвы: нужно убедить Аспазию, что в гибели Перикла виноваты не он, Продик, не судьи, не афинская толпа, а лишь война, которая требует от города все новых бессмысленных жертв.

Набравшись смелости, софист отправил любимой письмо:

Аспазия, дорогая,

Я глубоко сожалею о том, что стал косвенным виновником той беды, что приключилась с твоим сыном. Сожалею тем более сильно, что эти печальные события разрушили нашу дружбу.

Еще в Афинах я пытался объясниться, но ты не пожелала меня слушать. Возможно, выслушаешь теперь.

Я, как тебе известно, являюсь послом очень маленького государства, крошечного островка в архипелаге Киклады, слишком слабого, чтобы воевать, и оттого вынужденного сохранять нейтралитет. Великие Афины диктуют свои условия: кто не с нами, тот против нас. Когда сражаются могучие державы, маленьким государствам трудно уцелеть. Здравый смысл велит нам не принимать ни одной из сторон. Сначала Афины заставили нас заключить союз, теперь толкают к войне. В такие времена от посла требуются лишь такт и осторожность.

Своей мольбой о помощи ты поставила меня в безвыходное положение. Я всей душой жаждал спасти твоего сына, но не сделал этого, чтобы не поставить под удар интересы своего государства. Для Кеоса поссориться с Афинами — все равно, что засунуть голову в пасть льву. Поверь, это был нелегкий выбор, и никогда прежде мне не было так больно.

Я бы отдал все на свете, чтобы заслужить прощение и вернуть твою дружбу, которая мне очень дорога.