Книга Поднимите мне веки - Валерий Елманов

Дело в том, что Запасной дворец, как, впрочем, и почти все царские палаты, ограждений и заборов не имел – прямо на улице высокая лестница, ведущая на крыльцо, а на нем дверь на второй этаж.

Дверь, которая в настоящий момент была распахнута настежь...

Это мне жутко не понравилось.

Так, а дальше у нас вход в сени, из которых две двери выводят в разные стороны. Следовательно...

Встречавшему меня сотнику Кропоту я шепнул, чтобы он собрал всех наших людей на одной половине, включая царицу-мать и Ксению Борисовну, а сам вышел обратно на крыльцо.

Окинув строгим взглядом толпившихся на нем людей, я негромко заметил:

– Говорить буду, но вначале... – и указал им на лестницу.

По счастью, среди зевак находилось аж трое моих спецназовцев, которые послушно попятились вниз, увлекая за собой прочих.

– Шумим, люд православный? – скорбно произнес я. – Эх вы... А ведь тут не шуметь – молиться нужно, что за здравие нашего государя, что за здравие престолоблюстителя...

Притих народ, слушает.

Это хорошо.

Начало я, считай, положил, а уж дальше как-нибудь...

– Отравили их подлые лиходеи-бояре на пиру веселом. Рядышком они сидели, из одних блюд одно и то же ели, вот их обоих вместе и...

Но порадоваться мне не дали.

– Да что его слухать, коли он брешет все, латин поганый! – завопил кто-то из задних рядов.

– Это кто ж там не ведает, что я самим государем в православную веру обращен? – сделал я попытку оттянуть неизбежное, но язык логики, доказательств, фактов и аргументов бессилен перед толпой.

Я еще успел поднести руку ко лбу в качестве доказательства, но в этот момент сразу трое, обнажив сабли, рванулись ко мне.

– Дай послухать-то! – возмутился один из моих бродячих спецназовцев, но тут случилось непоправимое.

Ловко подставленная нога Лохмотыша помешала самому первому – им оказался неугомонный крепыш Аконит из холопов Голицына – взлететь наверх, но, поскользнувшись, тот неловко взмахнул саблей. Лохмотыш сумел увернуться, а вот стоящему рядом с ним человеку клинок угодил прямо по лицу.

Острием!

Кровь, истошный крик и безумный рев толпы.

И ведь видели, что я совершенно ни при чем, но в следующий момент, когда толпа с оскаленными рожами ринулась на приступ, убивать полезли именно меня.

Дальше рисковать нельзя. Еще несколько секунд – это я отчетливо успел прочесть на лице Лохмотыша, – и бродячий спецназ, откинув маски, личины, хари и как они тут еще называются, ринется в бой за своего воеводу.

Пятясь к двери, я еще успел увернуться от пары камней и скрылся в сенях, сразу проскользнув в одну из дверей, где стояли мои ратники.

– А чего ждем? – невозмутимо осведомился я у них – только паники сейчас не хватало – и негромко скомандовал: – Баррикада.

Первым вышел из ступора командир спецназа Вяха Засад, сразу принявшись распоряжаться. Далее подключился Кропот.

«Кажется, процесс пошел, – сделал я вывод, глядя на кипучую деятельность гвардейцев. – По крайней мере, за дверь в ближайшие полчаса можно не беспокоиться».

Мало того что она крепка сама по себе, так ее и тараном не взять – негде в сенях разогнаться. К тому же за считаные минуты навалили перед нею изрядно – теперь только бердышами, а это стрельцы, а они за нас... надеюсь.

Плохо было одно – уж очень большое здание. Коль лобовая атака не поможет, найдут лестницы и пойдут в обход. Пускай половины дома у нас уже нет, но и в оставшейся метров сорок, не меньше – попробуй защитить все окна, особенно с учетом того, что здание выстроено в виде четырехугольника, то есть имело в середине небольшой внутренний двор.

Одно радовало – поджечь наш этаж у атакующих не получится. Стены каменные, равно как под нами, так и над нами, но и тут имеется закавыка – есть еще и четвертый этаж, который, собственно, и предназначен для проживания Годуновых, а он обычный, то есть деревянный.

Была надежда, что из страха перед могущим перекинуться на соседние здания пламенем – пожаров на Москве боятся как огня, такой вот незамысловатый каламбур – им не взбредет в голову поджаривать нас в самом Кремле, но едва я успел успокоить себя этой мыслью, как сверху по лестнице опрометью слетел один из спецназовцев.

Этот не бродячий – из боевой пятерки. Глаза навыкате, но сдержался, не орал, не паниковал, докладывая негромко и склонившись к самому уху, чтоб раньше времени никого не напугать:

– Горим, княже. Наверху занялось. Наши тушат, но не поспеваем повсюду. Они, стервы, стрелами с горящей паклей садят, потому худо дело.

Все-таки решились поджечь.

И впрямь худо.

Можно сказать, совсем никуда не годится.

Вряд ли крепыш сам решился на такое – не иначе по указке хозяина, который очень хочет прикончить царевича, и это тоже никуда не годится – очевидно, Дмитрий совсем плох, если только не...

И тут я увидел спускающуюся царевну и – глаза. Снова ее, именно ее, ошибки не было, и все поплыло и закружилось.

Ой, ну как же не вовремя.

Бывало, недруг пер на нас стеною,

Я вел себя, как воин и храбрец!

А тут – она одна передо мною,

Без стрел и без меча... А мне – конец![12]

Я прислонился к каменной стене, пытаясь прийти в себя, но не в силах отвести взгляда от ее глаз, неотрывно смотревших на меня.

Странно, но из оцепенения меня вывела робкая улыбка, скользнувшая по ее губам в тот момент, когда Ксения увидела меня. Быстрая такая, почти неприметная. Появилась и тут же шмыг, исчезла.

В тот же миг изменились и ее глаза. Они, но уже не они.

Я облегченно вздохнул.

– Жив, княже, – вновь, но уже открыто улыбнулась она, встав передо мной.

Странно, вроде девочка далеко не худенькая. Можно сказать, пышно-статная, но до чего она сейчас казалась хрупкой и беззащитной, как воробышек, нахохлившийся на декабрьском морозе и испуганно ищущий, где бы ему укрыться.

– Что же это, Федор Константиныч, – горько спросила она меня, – когда ж покой-то придет? – И с тревогой: – Неужто все? Теперь, чего доброго, и вас всех из-за нас, горемышных, положат.

– Ничего, – неуклюже попытался я успокоить ее. – Так даже веселее жить, чтоб не заскучать.

– И братца моего не видать чтой-то... – протянула она тревожно, оглядываясь по сторонам и явно высматривая Федора.

Я бросил взгляд на Одинца, который успел вскочить с носилок и уже засобирался содрать с себя мешавшуюся повязку.