Книга Крестовый отец - Александр Логачев

И Сергей думал. Но чем больше думал, тем еще больше все перепутывалось.

Тут без дополнительных колокольчиков с воли не обойдешься. Одно ясно, как не прикидывай и так и сяк. Ясно — его засадили, чтоб по-тихому списать на тот свет.

А пуд тротила под мышку вместо градусника не хотите, а не Шрама списать? Сергей с выдохом нанес «тени» ладонью поддых, будто это и есть главный враг, задвинувший Серегу во «Вторые кресты».

А Сергею в карцере понравилось, это он удачно попал — здесь точно не загасят. Некому. Лампа на двухметровой высоте потолке ваттов на пятьсот, закроешь глаза, отвернешься — один хрен продирает сквозь веки. Если только накрыть зеньки пятернями или тряпкой, да не больно-то и накроешь. Потому как незачем. Все прокоцано, чтоб карцер раем не казался. Лежанка прикована к стене на амбарный замок, на полу тихо плещется вода — голубая лента, глубиной на два пальца, до верха-то подошвы не достает, а не сядешь и не ляжешь. И студняк скулы морским узлом сводит. Ничто не нагревает каменные стены, зато они отсасывают последнее тепло. Короче, карцер — то, что сегодня и нужно. Бодрость духа гарантирована, как после виагры.

Можно хоть раз в жизни спокойно пораскинуть мозгами, откуда на его бедовую головушку свалилась пышная подляна.

Он возвращался с таможни. Где улаживал недоразумения, на настоящее и на будущее. Уровень улаживания заставил его лично прокатиться в Питер. За деловой теркой приговорили флакон. Что-нибудь изменилось бы, не булькай в башне те стаканы? Может быть.

Колеса джипа ощупывали шинами трассу. Еще тема для мозголомки — отслеживали ли его отъезд? Похоже, что да. Он мог бы выехать часом раньше. Или позже. Но стартовал именно в двадцать ноль пять. Он отвечает за точность до минуты, есть у него такой обычай — делать отсечки времени, когда день переламывается каким-нибудь новым событием. «Роллекс» он повернул к себе циферблатом, когда садился в машину. И что, скажете, случайно он прибыл на место точь-в-точь, когда ИМ было надо? Кому им? Ну, это мы разберемся!

До Виршей монотонность пути была нарушена единственный раз. Мобильник пропиликал мелодию одного из хитов Мадонны…

Глава пятая. Свои

Маруся едет в поезде почтовом,

И вот она у лагерных ворот.

А в это время зорькою бубновой

Идет веселый лагерный развод.

1

Адвокат Лев Арнольдович Бескутин ценил себя высоко и брал за свои услуги еще больше. А стоил и того выше. Сергею несколько раз выпадал пасьянс оценить адвокатские способности шестидесятилетнего еврея с внешностью плюшевого медведя и с вечной бабочкой на кремового цвета рубашке. Бескутин обладал въедливостью клопа и вполне достойным актерским талантом. Еще он был знаком в пятилимонном городе со всеми, кто хоть как-то мог пригодиться в адвокатской практике. Про то, что он наизусть, как китайский коммунист труды Мао, знал все законы и подзаконы, и упоминать не следовало бы.

Лев Арнольдович без труда добился встречи с подзащитным на третий день после заключения того в «Малые кресты», не дал даже как следует в пердильнике оттянуться. И много чего еще успел до встречи.

— Нам с вами, Сергей Владимирович, предстоит долгая беседа, — Лев Арнольдович сидел напротив своего нынешнего подзащитного, убрав ноги далеко под стул, и почему-то не спешил раскрывать утвержденный на коленях пухлый портфель «а-ля Жванецкий». — Как вам угодно будет ее провести, до или после встречи с Ниной Павловной?

— Нинка здесь?! — дернулся Сергей. Получилось так громко, что Лев Арнольдович поморщился.

— Да, она здесь. В соседней комнате. — брезгливо повел шеей адвокат.

«Ах, вот для каких бразильских сериалов он ее притащил, — догнал Сергей. — Старый жук уверен, что если у Нинки мордаха в пуху, то я это из нее вытяну. И нам с ним конкретно легче будет разбирать мои запутки».

— Пожалуй, я сперва поздоровкаюсь с Нинкой.

— Замечательно, Сергей Владимирович. Но я, увы, вынужден сообщить, что невозможно в сложившихся обстоятельствах организовать такую встречу на законных основаниях, то есть бесплатно. Вы понимаете? Требуемая сумма у меня с собой, — он похлопал по портфелю, — но…

— Базара нет. Как только у меня в руках окажется труба…

— Замечательно. — Адвокат Бескутин вскочил со стула с детской порывистостью. — У вас с Ниной Владимировной в распоряжении час. И не волнуйтесь, — Лев Арнольдович позволил себе, обернувшись от двери, некую игривость в голосе, — Никто вас в течение этого часа не побеспокоит.

Пять минут, что он прождал Нинку в наматывании кругов по комнате три на четыре метра, огибая обшарпанный стол и два стула школьного образца и школьной же потрепанности, тянулись, мать его, гораздо дольше положенного.

Нинка просочилась в тихо приоткрытую дверь как-то робко и виновато. Ее появление застало Сергея у дальней стены. Он ломанул ей навстречу. Нина аккуратно затворила дверь, будто боялась напугать кого-то хлопком. Сделала два шага от входа. И ее подхватил Сергей. Сгреб в охапку. Вжал ее тело в свое, сдавил ручищами.

На пол свалился какой-то полиэтиленовый пакет. Потом отлетела, отброшенная взмахом руки в белом плаще, крохотная черная сумочка с золоченной застежкой.

У них получился не поцелуй, а поедание губ. И в четыре руки они торопливо проталкивали, вырывали пуговицы из петель ее плаща. Белая ткань упала на пол за ее спину скомканной простыней. Ее пальцы вырвали его рубашку из брюк. Его руки задрали черную юбку и заходили по колготкам, нагревая себя и ткань. Ладони пронеслись по ягодицам, бедрам, между ног, по животу. Два взмаха ножек и две туфли отпрыгивают куда-то прочь. А его пальцы ринулись к колготочной резинке.

— Подожди, миленький, я быстро сама, — она опередила его пальцы и принялась стасиквать колготки, выдираться из них. И бормотала. — Надо было чулки… Я не думала…

Желание взбесилось в Сергее, едва он услышал, что Нинка рядом. Будто месяц без бабы маялся. Что делается, а?! Впору докторам кланяться. Чтоб те вылупили из пальца какую-нибудь туфтень насчет пробуждаемых тюрягой первобытных инстинктов, про влияние экстремальщины на порево.

Резиновые минуты ожидания накалили нетерпение до магматического бурления. В голове ничего не было кроме колокольного бума «Ну, когда же ты!?»

Ее рука с часиками на серебряной цепочке отшвырнула в сторону, словно сорняк, темный колготочный комок с белой прожилкой трусиков. Сергей подхватил женщину на руки и понес к столу. Отпихнул вставший на пути стул. Он положил ее животом на стол — ему захотелось так, грубее.

Он врезался в нее и спешил. Руки мяли груди под блузкой. Он усиливал темп. Все быстрее и быстрее. Избавиться, выбросить, освободиться. Ее ногти скребли по столу. Крик она глушила, закусив плечо.

Своя злость, чья-то подлость, подозрения, несвобода, занесенный над его жизнью нож, холод карцера, недосып, ощущение опутывающей его петли, — все, клокоча, рвалось из него наружу прочь. Когда он почувствовал «вот сейчас, сейчас», глаза закрылись и вместо серых снизу и белых сверху голых стен комнаты свиданий он увидел себя-юнца, прыгающего с обрыва песчаного карьера на опасно далекий песок…