Книга Старик и ангел - Александр Кабаков

Ладно, я к этому еще вернусь.

Ну, на крик полковника Михайлова прибежал дежурный врач, Кузнецова немедленно перевели в реанимацию, подключили к нему всякие шланги и провода — словом, стали бороться за жизнь, которая если и могла продлиться, то незначительно и такого качества, какого никому не пожелаешь — не огорчайся, не радуйся, двигайся медленно, говори тихо… И зачем? Зачем тратить огромные деньги, использовать сложную технику, круглосуточно занимать сложной работой квалифицированных врачей? Чтобы на две недели, месяц, полгода, ну, пусть даже на три года оттянуть то, что на самом деле уже произошло… Только родственники или коллеги никак не смиряются, полагая, но не произнося вслух, что смириться они не имеют права, будут выглядеть дурно, и потому необходимо до последнего оттягивать неизбежное и близкое.

Как полковник Михайлов попал через пару часов после профессора Кузнецова из палаты в реанимацию, неизвестно. Трудно предположить, что его тоже, без всяких видимых причин, хватил именно в это время инфаркт… Хотя все бывает — мы ж только что сказали, что причины не обязательны. Но так или иначе, а когда Кузнецов открыл глаза и ощутил в себе все шланги и провода, и вспомнил боль, и понял, что он в реанимации и, скорее всего, с инфарктом, — на второй кровати в боксе уже лежал настырный полковник.

— Ну-с, Сергей Григорьевич, промелькнула перед вашим мысленным взором вся жизнь?

Полковник теперь говорил в старомодной ернической манере, позволявшей предположить, что и его юность прошла в кавээновской компании, в кругу неутомимых остроумцев, гуманитариев по складу, лишь случайно и в соответствии с модой оказавшихся на технических и естественно-научных факультетах… Хотя какой, к черту, мог быть КВН в его училище или как там, в академии? Так что полковник скорей всего притворялся, мимикрировал, чтобы вызвать доверие, — по методике, которой учился в той самой академии. «…Дать понять косвенным путем, не используя конкретную легенду, что вы с объектом вербовки имеете общие воспоминания, привычки, пристрастия и т. п. Хорошо зарекомендовали себя на практике воспоминания о популярных в молодости объекта песнях, книгах, кинофильмах, использование в речи молодежного жаргона тех времен…»

— Я ж не умер, несмотря на ваши старания, — огрызнулся Кузнецов. — Это когда ваш брат герой падает с вражеской пулей в груди, в его угасающем сознании возникают березки и любимая девушка, бегающая между деревьями, цепляясь за ветви газовой косынкой…

— Состояние средней тяжести, стабильное, — пробормотал полковник Михайлов, — но не думаю, что в этом случае сарказм с медицинской точки зрения показан… Вы не нервничайте, лежите спокойно и слушайте. Послушать-то можно? Я же вас силой никуда не тащу, иголки под ногти не загоняю, расписку кровью с обязательством сотрудничать не требую…

— Бросьте вы эту пошлую манеру, — угрюмо ответил Кузнецов. — Так теперь уже никто не говорит, и я отвык, поэтому методика ваша не подействует. Лучше прямо скажите, что вам от меня надо, что это за организация такая — ваша Служба Бессмертия или как там и почему вы именно ко мне прицепились. Следили? Вы ведь не случайно в автобусе подсели… Чем же я заслужил ваше внимание? И вот еще: имя-отчество ваше напомните, когда меня тряхнуло, многое из памяти вылетело, а обращаться, как теперь некоторые себе позволяют, «уважаемый» — я не привык…

— Петром Иванычем меня зовут, профессор, — тут полковник неожиданно сел в своей такой же, как у Кузнецова, медицинской постели и одним коротким движением снова выдернул все шланги и отсоединил все провода, которыми был опутан не меньше, чем сосед. — Теперь относительно того, что нам от вас надо и почему именно от вас…

Продолжая говорить, Петр Иваныч продолжил и нарушать режим пребывания больных в отделении интенсивной терапии, а именно: спрыгнул с высокой кровати прямо в разношенные тапки, пошлепал к двери и — ничего себе, это в реанимации-то! — запер ее изнутри на кстати оказавшийся в скважине ключ.

— Дело в том, уважаемый Сергей Григорьевич… — теперь полковник Михайлов стоял посреди палаты интенсивной терапии в обычном виде, в каком пребывают пациенты в реанимации, то есть голый и в тапках. Однако говорил чрезвычайно серьезно и даже с пафосом, а при следующих словах даже взмахнул рукой, как бы приглашая Кузнецова куда-то вверх и вбок, как бы к тому углу палаты, где верующей медсестрой, вероятно, был прицеплен к тянущемуся под потолком кабелю образ Спаса — бумажный, запаянный в пластиковый футляр.

От взмаха все части тела полковника пришли в движение и еще некоторое время покачивались.

— Дело в том, дорогой профессор, что врачи второй кардиологии Пятой градской больницы бессильны перед отказавшейся служить сердечной мышцей, — закончил фразу Петр Иваныч. — Мы, работники Федерального Союза Бессмертных, давно ожидали, что ваш образ жизни и постоянный стресс одиночества сделают свое дело. Мы понимали, что вы — идеальная кандидатура…

— Да для чего кандидатура?! — заорал Кузнецов и, к удивлению своему, не ощутил от крика загрудинной боли. — На какой пост?!! Кем может быть тихий вузовский работник, да еще после инфаркта?

— Это видно будет, — спокойно и серьезно ответил Михайлов. — Пока же вы должны осознать главное и привыкнуть как можно быстрее к новому своему положению.

— В чем же оно, это положение, состоит, уважаемый товарищ полковник? У вас ведь до сих пор всех зовут товарищами… — Кузнецов усмехнулся и сам удивился своей бойкости и полноте сил.

— А состоит оно в том, уважаемый Сергей Григорьевич, что вы умерли. И надо нам быстренько отсюда сваливать, потому что с минуты на минуту примчатся реаниматоры, чтобы проверить результаты своей работы. Вернули человека с того света, можно сказать, есть чем гордиться. Посмотрите…

Михайлов ткнул пальцем в дисплей кардиографа, стоявшего рядом с постелью Кузнецова. По экрану, чуть вздрагивая, тянулся зигзаг, но постепенно он вытягивался в почти прямую линию.

— Идемте, профессор, — полковник Михайлов разом дернул все провода, тянувшиеся к груди, рукам и щиколоткам Кузнецова, и присоски отвалились, слегка ущипнув кожу. — Идемте, нам пора. Вы побывали там и вернулись. Никакого света в конце туннеля, надеюсь, не видели? Ну, так время заняться делом.

— А вы… — Кузнецов запнулся, торопливо натягивая больничный застиранный халат и нащупывая ступней тапок, уехавший под кровать. — А вы… тоже?..

— Да уж восьмой год, — кивнул Михайлов. — Все, пошли, пошли… Добро пожаловать в ФСБ, Сергей Григорьевич.

Часть вторая

Глава девятая

В этот час ты призналась, что нет любви

Всякое сочинение устраивается таким образом, чтобы поражать читателя — по возможности на каждой странице. В этом старинное искусство выдумки не отличается от столь же старинного искусства балагана — то есть театра, или от сравнительно нового искусства кино, или даже от новейшего из всех искусств, которым является телевидение в разнообразных его проявлениях. И даже если сочинение, допустим, философское или еще какое-нибудь в целом скучное, то и в нем неожиданности обязательны — хотя бы неожиданные мысли или сообщения о поразительных фактах. И тут недостоверность предпочтительней банальности — по крайней мере с точки зрения интереса читателей.