Книга Сокровища горы Монастырь - Михаил Иванович Ханин

не отцепится, пока не упадет замертво возле своего мотоцикла.

Смирившись с этим, я посоветовал своим новым знакомым действовать по ситуации, а еще лучше – ничего не предпринимать до утра. Утро вечера мудренее. Сам же решился не ропща нести свой крест до конца и полез в рюкзак за бутылкой. Однако Шурик царственным жестом остановил меня и, подмигнув, извлек из люльки свою.

Мы выпили (я лишь пригубил) и закусили. Шурик без умолку хвалился тем, что второй уже раз за неделю развел на бабки, точнее на водку, заезжих браконьеров, обосновавшихся где-то на Трофимовой ферме.

– Был у нас фермер такой – Трофим Лямкин, – посмеиваясь, счел необходимым пояснить он. – Прикинь, сам бросил все и уехал куда-то еще лет шесть или семь назад, а место до сих пор так и зовется Трофимовой фермой. Там и дом его стоит, и сарай, и гараж.

О Шурике (родители называли его Санюхой и Тюрючком) я еще не упоминал. Колоритная личность. В детстве ангелочек, плакса, маменькин сынок со своеобразным, каким-то воркующим говорком.

Со временем он заматерел и превратился из ангелочка в вальяжного, уже несколько обрюзгшего красавца с крупными зеленоватыми глазами и неисправимого бабника. В свое время Шурик закончил колледж культуры, работал завклубом, бригадиром на ферме, потом несколько сезонов на прииске, сейчас лесником. Охранял, вернее, пропивал лес в меру своих возможностей.

– Вот такие мужики! – верещал, посмеиваясь, Тюрючок. – Прикинь, решили подзаработать продажей леса. И прикинь, моего! А у меня ни-ни! Строго! Ша! Пока не проставитесь – близко не подходи! Ну, построил их, нагоняю страха. Вижу – не канает. Они набычились – обходить начали – самому страшно стало. А что? Воткнут нож в спину, бросят в болото – и хана!

Волосы дыбом, но вида не показываю, стою на своем: «Пока не проставитесь в деляну с бензопилой – ни ногой! Ша! Я сказал!» Они как про это дело услышали (Тюрючок выразительно щелкнул себя по шее) – помягчали сразу, разулыбались. Глазом моргнуть не успел, как накрыли поляну. Я уже когда гармонь увидел, да меха растянул, да сбацал «Цыганочку» с выходом, потом «Яблочко», потом песни – и гуляй рванина! Назад на автопилоте добирался. Как, хоть убей, не помню.

А сегодня приехал, сидят, прикинь, возле костра сумрачные, Чечню вспоминают, поминают погибших друзей. И меня, представителя власти, не обнесли.

– Прими, говорят, Григорьевич, не побрезгуй, помяни товарищей наших… Пять лет уже нет их с нами, пять лет.

Принял, потом еще и еще! Ну и напоминались! Я-то в норме – вовремя слинял, а они… Вот такие мужики! Прикинь, а!

Я добросовестно прикидывал, но не разделял его восторгов. Ведь благодаря вот таким мировым мужикам и представителям власти скоро в округе от леса останутся одни пеньки. Но вслух ничего не сказал. Подумаешь лес изведут. Страну разворовали – и то никто не заметил.

Следом мое внимание переключилось на Зуева. Только что его «девятка» скрылась в лесу. Мне он определенно нравится. Амбициозный молодой человек явно не робкого десятка. Немедленно принимаемся за реализацию собственных идей. Вот черти понесли куда-то на ночь глядя. Уверен, на поиски, а то и освобождение Чернова. Не наломал бы дров. Надо бы подстраховать, да разве отвяжешься от Тюрючка.

– Прикинь, вот такие мужики! «Москвичок» у них зеленый. На вид – хлам, а работает как часы. Мотор зверь! – пошел на второй круг мой приятель. – Хозяйственные – ужас! Лес валят, рыбку ловят, солят и коптят по своим каким-то рецептам. Сегодня угостили – пальчики оближешь!

Кстати, хи-хи, о пальчиках. У одного на правой руке аж двух не хватает – под самый корешок циркуляркой отхватило. Прикинь, не знаю ни одного плотника с целыми пальцами. Профессиональная, хи-хи, болезнь! Ну, чего вылупился? Не видел что ли? Наливай!

Меня как обожгло. Я машинально разлил водку по рюмкам и, позабыв про зарок, выпил. А что, если… Черт!

На несколько минут я полностью выключился из разговора. Однако Тюрючок был слишком пьян (хихиканье означало предпоследнюю стадию опьянения), чтобы обратить на это внимание. К тому же он с детства предпочитал монологи диалогам.

– Это они! – сообразил я. – Быть или не быть? Сейчас или никогда!

Ситуация была исключительно благоприятной. И она уже не повторится. Упускать момент было нельзя, хотя…

– Быть! Сейчас! – решил я и снова включился в разговор.

– Вот такие мужики! – ворковал Шурик. – Прикинь, сначала насупились, так и пахнуло холодом – думал, конец. Нет, оттаяли. А уж когда, хи-хи, я спел их любимые еще с Чечни песни: «Черный ворон», «Не для меня придет весна», «Кукушка», «Любо, братцы, любо», – они плакали, как дети, не хотели отпускать меня. «Еще, батя, одну спой, еще!» А какой, хи-хи, я им батя? Прикинь, а?

Наконец банкет был закончен, и Тюрючок на своем мотоцикле отправился домой. Снова на автопилоте. Мои планы серьезно изменились. Вместо свидания мне предстояло утрясти кое-какие неожиданно (или ожидаемо?) возникшие проблемы. Пан или пропал!

Усаживаясь в машину, я ощутил легкую слабость. Как перед решающей схваткой на татами. В голове раз за разом прокручивалось пророчество майора: «Станешь пятым, станешь пятым, станешь пятым…»

Усилием воли я взял себя в руки и продекламировал вслух строчки из любимого Блока:

Не может сердце жить покоем, Недаром тучи собрались. Доспех тяжел, как перед боем. Теперь твой час настал – молись!

После этого я помахал рукой Вениамину Тихоновичу, Грише и, аккуратно объехав палатки, углубился в лес.

Пельмень и Мясник

Семен Мамочкин прикрыл за собой калитку, привычно потрепал за шеи двух огромных, с телков, лохматых черных кобелей и неосторожно осмотрелся. В центре ограды, спиной к нему, в одних шортах, выставив вперед руки с «лапами», возвышался сам Серега Мясников. Гора горой! Мощная широченная спина лоснилась от пота.

Вокруг него прыгал, осыпая «лапы» градом ударов, невысокий, худощавый и какой-то щуплый на фоне отца Ромео. Рядом молотили боксерский мешок два других бойца. Остальные резались в карты.

«Хорошо хоть опять не ужрались, Серега не дал, –