Книга В штабах и на полях Дальнего Востока. Воспоминания офицера Генерального штаба и командира полка о Русско-японской войне - Михаил Владимирович Грулев

узаконенное безделие, растлевающее влияние ложных начал, внесенных в дело боевой подготовки личного состава, многим давно уже очевидно было, что крушение наших морских сил неминуемо при первой встрече с врагом; что это искусственно взрощенное чрезмерными заботами императора Александра III оранжерейное растение погибнет при первом дуновении суровых требований войны. Но кто же позволил бы себе высказать откровенно слово правды, задевающее отборнейший у нас род оружия, пользующийся наибольшими привилегиями и нежными заботами, комплектуемый сливками аристократии, мнящий себя, помимо всего, и наиболее образованным! Неудивительно, что один из талантливых публицистов «Нового времени», кн. А.М. Волконский приходит к такому беспощадному выводу о современном состоянии наших морских сил: «Беспристрастие заставляет признать, что как ни повинны мы, все и каждый, в бедствиях, постигших Россию, но ни в одной отрасли государственного механизма всеобщее разложение не сказалось в такой мере, как во флоте. Морская политика выразилась в отсутствии станций на мировых путях, морская стратегия – в неправильном распределении флота между Владивостоком и Артуром; морская тактика – в мирной высадке японцев у Бицзыво, часах в пяти от артурской эскадры; морская техника – в частых бедствиях от собственных мин, в недолетавших или не разрывавшихся снарядах. Нужно ли повторять общеизвестное о подборе начальников, о недостаточной близости офицеров к командам, о бессистемности и ошибках кораблестроения и о горшем всего – о флоте как очаге военного бунта…»

Как только Япония окончила свою победоносную войну с Китаем и убедилась по вынужденному Симоносекскому договору, что главная опасность осуществлению ее заветных стремлений угрожает со стороны России – как сейчас же начала с удвоенною энергиею готовиться к этой войне. Еще продолжались мирные переговоры в Симоносеках с уполномоченным китайского правительства Ли-хун-чжаном, шла оживленная дипломатическая переписка с правительствами России, Германии и Франции, выступившими против завоевательных планов Японии на материке Азии, – а тем временем японское правительство, как сказано выше, вызвало уже контрагентов из Америки для принятия огромных заказов по выполнению обширной судостроительной кампании. Не довольствуясь сделанными заказами, Япония в 1897 году предприняла вторую судостроительную кампанию, которая была закончена в 1903 году.

Со своей стороны и Россия, вслед за занятием Порт-Артура, начала также деятельно готовиться к возможной войне на Дальнем Востоке и приступила раньше всего к усилению своих морских сил в водах Тихого океана; с этой целью в распоряжение морского ведомства было ассигновано свыше 150 млн рублей, которыми обеспечивалось выполнение обширной судостроительной программы. Но выполнение сделанных заказов оказалось невозможным одновременно с усилением японского флота; так что к началу войны морские силы России и Японии в водах Великого океана представляются в следующем виде:

Из простого сравнения видно, что ко времени дипломатических переговоров конца 1903 года, когда явно назревала война между Россией и Японией, морские силы последней в районе ожидавшегося столкновения почти вдвое превосходили силы нашей тихоокеанской эскадры, что уже в немалой степени предвещало поражение нашему флоту в самом начале кампании. При таких условиях является удивительным легкомыслие адмирала Алексеева, который именно к этому времени ввел поправку в выработанный план войны, заключавшуюся в том, что «возможность поражения нашего флота в открытом бою исключается». Мало того, с целью воздействовать на японское правительство и подвинуть вперед дипломатические переговоры, которые велись в конце 1903 года, адмирал Алексеев проектировал демонстративный выход нашей эскадры в Корейский пролив, чтобы устрашающим образом подействовать на Японию.

Не менее предусмотрительно Япония предупредила нас и в вооружениях сухопутных сил. Немедленно по окончании войны с Китаем в Японии принялись с лихорадочной поспешностью за реорганизацию армии; значительно раздвинуты были кадры всех родов оружия и войск вспомогательных; увеличены были контингенты запасных и резервистов с таким расчетом, чтобы в военное время численность сухопутной армии могла бы быть доведена до 700 тыс. человек. И Япония этого действительно достигла во время минувшей войны, сосредоточив против нашей Сыпингайской позиции во время мирных переговоров – то есть после 18—20 месяцев войны – свыше 700 тыс. человек. Еще в 1895 году, чествуя меня обедом в Токио, японские офицеры Генерального штаба старались уверить, что в случае серьезной опасности государству Япония выставит для наступательной войны не менее полмиллионной армии; «а внутри страны, при войне оборонительной», прибавляли японцы, «мы свободно выставим и миллионную армию; у нас тоже 45 миллионов населения как и в Германии, которая в 1870 году выставила в поле миллион войск. Мы такие же патриоты, как и немцы».

Пусть это застольное бахвальство, отдающее наивностью, но кто знает крайнюю выдержку японцев – в особенности в вопросах военно-политического характера, – согласится, что это вырвалась наружу затаенная мысль, обусловленная обстоятельствами времени. Притом же все это неожиданно быстро подтвердилось на деле. Уже к 1903 году закончена была реорганизация армии, значительно увеличившая численность действующих войск; пехота была вооружена наиболее дальнобойной винтовкой, благодаря тому, что приняли наиболее радикальный калибр в 6½ мм, на что не решилась ни одна европейская армия (за исключением швейцарской), ограничившиеся при перевооружении пехоты магазинными ружьями калибром в 7½ – 8 мм. Артиллерии пешей и горной дали скорострельную дальнобойную пушку, действующую снарядами двоякого рода – шрапнелью для поражения войск, и бризантной гранатой, названной у нас «шимозой», одинаково пригодной и для поражения войск, и для разрушения закрытий и земляных укреплений.

Много у нас писали и говорили про неудовлетворительность конского состава в японской кавалерии и артиллерии. Все это заведомо раздувалось, чтобы показать возможно более ярко ничтожество противника, с которым нам предстоит иметь дело. Запевалами такого разудалого патриотического шиканья являлись многие борзописцы в нашей печати, где японцы высмеивались на всевозможные лады: японские лошади в кавалерии и артиллерии рисуются в виде дохлых кляч, которых «надо взять сначала за хвост и за голову и поставить на ноги», прежде чем седлать или аммуничить; японские всадники представляются в самом карикатурном виде. На что, казалось бы, японские пехотинцы владеют несомненно крепкими ногами и во всем мире известны были как искусные пешеходы – да иначе и думать нельзя было про родину джинрикшей, где человек своими ногами и мускулами заменяет лошадь; но позволил себе один из наблюдателей военных действий на Дальнем Востоке, во время подавления боксерского восстания, высказать на страницах «Русского инвалида» эту общепризнанную истину, – что японцы отличаются выносливостью в походных движениях – как сейчас же на него обрушились оппоненты, – что этого быть не может, что русский солдат ростом в полтора раза больше японского и шагает поэтому в полтора раза скорее и дальше.

Нам пришлось наблюдать действия японских войск всех родов оружия на маневрах