Книга Летний лагерь - Влад Райбер

мне тут мебель переставил? И слишком светло! Так много света!

Я зашёл следом за бабушкой Галей. Мне было известно, что она живёт одна, а дочь приезжает к ней из другого города только по выходным. Мне нужно было предупредить, что бабушка не в себе.

– Баб Галь, вы успокойтесь, присядьте, я сейчас позвоню, – сказал я, а сам уже набирал номер её дочери, которая раздала его всем соседям и попросила звонить, если что-нибудь случится с её мамой.

На мои звонки долго никто не отвечал, и, пока я был в квартире с бабушкой Галей, она успела рассказать мне свою безумную историю:

– Я вышла только на пять минут, хотела подышать свежим воздухом. Поднимаюсь к себе, а у нас опять в подъезде свет выключили. Я шла, за решётку держалась и врезалась в женщину. Она мне навстречу шла, и мы прям с ней в темноте столкнулись. Она извинилась, я тоже, смотрю, а это я сама! То есть очень похожая на меня женщина. И одежда на ней такая же! Я перепугалась, она тоже, и мы разбежались в разные стороны. Тут свет загорелся. Смотрю, а я не у себя! Всё другое! Не пойму. С ума, что ли, я сошла на старости лет?

Я наконец дозвонился до дочери бабушки Гали, шёпотом сказал, что старушка запуталась в своих фантазиях. Я всё это объяснял, а сам чувствовал, что лукавлю. Я ведь почти верил невероятному рассказу соседки и не был уверен, правда ли это та самая баба Галя, которую я знал всю свою жизнь? Была у меня такая мысль…

Повесив трубку, я сказал старушке, что скоро приедет её дочь. Уходя, я услышал бормотание бабы Гали в комнате: «Не пойму… Какая дочь? Разве у меня есть дочка?»

Она разговаривала сама с собой. Я ушёл оттуда поскорее.

Теперь я стал бояться ходить по подъезду, ожидая очередное отключение света и новые ужасы. Так и случилось!

Был вечер. Темнота застала меня на первом этаже у почтовых ящиков. Я сделал шаг к ступенькам, и мимо меня от стены к стене протянулось что-то тонкое, серебристое. Я дёрнулся в сторону, серебряная нить едва не задела плечо, туго натянулась между стенами и замерла.

Я присмотрелся и увидел, что эта нить – длинное тонкое лезвие. Если бы я не увернулся, то оно бы пронзило меня насквозь.

Я собирался шагнуть, но меня остановил голос:

– Стой! Замри! Не двигайся!

Я подчинился. Даже головой не двинул, а только скосил глаза в ту сторону, откуда доносился голос.

Там в темноте стоял человек. Незнакомец. Вся его одежда была в кровавых пятнах. Десятки нитей-лезвий проходили через его тело насквозь. Он сам попался, но предостерёг меня.

Я услышал слабые стоны. Мы здесь были не одни. Там стояли и другие люди, нанизанные, словно бабочки. В темноте всюду поблёскивали лезвия[24]. Они тянулись от стены к стене, от потолка к полу.

Люди старались не шевелиться: стоило им дёрнуться, как новое лезвие прокалывало их насквозь. На площадке у почтовых ящиков и на лестнице стояли не только живые, но и мёртвые. Распятые гниющие тела, вокруг которых роились мухи. Там стояли и совсем иссохшие скелеты, повисшие на серебряных нитях.

Я почувствовал, как трудно хотя бы недолго оставаться в одной позе. Мышцы дрожали от напряжения. У меня само по себе дёрнулось колено, я уже увидел блеск лезвия, что летело ко мне и… Свет загорелся! Этот спасительный свет ртутных ламп! Только теперь я осознал серьёзность правила замирать, когда в подъезде гаснет свет. Это может спасти жизнь.

Я ходил по подъезду медленно. Шагнул на ступеньку – остановился. Что с лампами? Вдруг погаснут, и я окажусь в темноте.

Однажды я наступил в подъезде на что-то липкое и тягучее, как паутина, только толстая, словно бельевая верёвка. Тогда не было проблем с электричеством. Это случилось при свете. Стоило мне отлепить паутину от одного ботинка, как она прилипала к другому, липла к штанам. Наконец я справился с этой гадостью и отшвырнул её в сторону. Поднял взгляд и увидел, что за мной молча наблюдает бабушка Галя.

– Здравствуйте, – сказал я. – Как вы? Дочка к вам приезжала?

– Всё хорошо, всё хорошо, – ответила старушка. – Дочка приезжает. Дочка у меня тут есть… Всё хорошо. Мне тут понравилось.

– Вы так говорите, как будто недавно к нам переехали… Вы же тут жили, когда я ещё не родился? – Это был вопрос с подвохом, и бабушка Галя отреагировала на него странно: попятилась в свою квартиру, как на обратной перемотке, хлопнула дверью, и только я её и видел. Явно не в своём уме!

Был ли я здоров? Такое мне виделось и слышалось. Я перестал лишний раз выходить из дома, чтобы не попасть в темноту, когда лампы погаснут. Продуктами стал закупаться не на два дня, а сразу на четыре.

Но всё равно попадался. Один раз шёл, и свет погас. Я даже не успел сообразить, а тело само замерло, как по команде. Из-за страха я стал дрессированный.

Стою в темноте и слышу, как позади меня открываются двери лифта. Невозможно такое! У нас пятиэтажный дом, в нём нет лифта. Но вот по ступенькам тянется жёлтый столб света. Кривая тень странно извивается, словно позади меня стоит человек без костей[25].

Я услышал шарканье домашних тапок и ворчливый голос: «Тьфу ты, чёрт! Опять не туда привёз!» Двери закрылись, и было слышно, что пассажир продолжает ворчать: «Жалуйся не жалуйся! Не могут лифт нормально почи…» Вспыхнул свет, и голос оборвался на полуслове.

У меня закончились рациональные объяснения. Я принял эти правила как данность – замереть на десять секунд, когда гаснет свет.

Интересно, другие соседи делают то же самое? Не случилась ли беда с кем-то из них?

Во дворе дети из соседних подъездов смотрели на меня сочувственно. В их взглядах так и читалось: «Не повезло дядьке – живёт в опасном подъезде».

Был ещё случай. Я уже стоял у своей двери, тянулся ключом к замку, и тут – хлоп! – темнота. Я замер с вытянутой рукой, не двигался, стал считать до десяти.

Один. Кто-то спускался сверху. Какой-то мужчина. Сосед? Почему он не следует правилам? Почему не здоровается со мной? Два. Он спустился на мой этаж и остановился рядом. Три. Этот был выше меня ростом на две головы и чуть согнул ноги в коленях, чтобы быть со мной на одном уровне. Четыре. Он подошёл уже слишком близко, но я не шевелился. Пять. Не поворачивая головы, я направил на него взгляд. Ше-шесть… У этого человека не было глаз, рта и носа! А всё лицо было усеяно дырами[26]! Семь. Эти бесчисленные