Книга Призрачный свет - Уильям Джеймс Уинтл

дошло, что он любил животное больше, чем мог себе представить; и он был встревожен, потому что знал, — таинственная смерть сторожевого пса часто предшествует ограблению.

Он поспешил вниз и торопливо осмотрел двери и окна, и особенно сейф, спрятанный в стене за чем-то, что выглядело как солидный предмет мебели. Но все было в полном порядке, и никаких признаков покушения на проникновение в помещение не было. Затем он поднялся наверх, чтобы забрать тело собаки, размышляя, стоит ли тратить деньги на вскрытие. Ефрем не любил загадок, особенно когда они случались в доме.

Он поднял мертвого терьера и испытал сильный шок. То, что он держал в руках, весило едва ли половину от того, что должно было весить! Это был не более чем скелет, болтающийся в мешке из кожи. Его просто высосали досуха!

Он в ужасе выронил его и обнаружил, что к его рукам прилипли шелковистые нити. В воздухе также колыхались нити, потому что одна из них обвилась вокруг его головы и прилипла к лицу. А потом что-то с мягким стуком упало на пол позади него, и он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как тень метнулась к стене и исчезла. Он уже видел эту тень раньше, но теперь она казалась менее призрачной и более осязаемой.

Примерно в это же время в Мейда-Вейле распространился слух, что из Зоологического сада в Риджентс-парке сбежала обезьяна и была замечена взбирающейся на дом Ефрема.

Первым ее увидел рано утром молочник, который рассказал о ней полицейскому, а вскоре после этого горничная, мывшая ступеньки дома напротив. Утро было довольно темное и туманное, что, несомненно, объясняет некоторую неопределенность в описаниях животного. Но, насколько они могли судить, все описания совпадали.

Обезьяна была описана как очень толстый экземпляр, почти с футбольный мяч по размеру и округлости, с очень длинными руками. Она была покрыта густой, блестящей черной шерстью, и было видно, как она поднялась по фасаду дома и влезла в открытое окно. Молочник, любивший читать, сказал, что, по его мнению, это была паукообразная обезьяна, но единственной причиной этого, по-видимому, было какое-то воображаемое сходство с очень большим пауком.

Позже утром полисмен зашел к Ефрему, чтобы рассказать о случившемся и спросить, здесь ли обезьяна. Прием ему был оказан невежливый, и он удалился, раздосадованный. Затем он позвонил в Зоологический сад, но ему сообщили, что обезьяны нет. Инцидент был должным образом зафиксирован в полицейском участке, и на этом закончился, так как больше о нем ничего не было слышно.

Но еще одно происшествие на следующей неделе вызвало гораздо больше разговоров, особенно среди местных дам. Пустая шкурка ценной персидской кошки была найдена в кустах дома рядом с домом Ефрема — пустая, если не считать костей животного. Шкурка была совсем свежая, что вполне могло быть правдой, так как накануне вечером кошку видели живой. Эта тайна была чудом девяти дней и не была раскрыта до тех пор, пока не появилась еще более шокирующая тайна. Кошачья шкурка была высосана досуха, и местная теория заключалась в том, что горностай или другой хищный зверь сбежал из зоопарка и совершил ужасное деяние. Но было доказано, что такого побега не было, и на этом дело пришлось прекратить.

Хотя это, по-видимому, не имеет никакого значения, было бы неплохо отметить незначительный инцидент, случившийся неделю или две спустя. Попечитель какого-то благотворительного учреждения обратился к Ефрему, ошибочно полагая, что тот захочет внести свою лепту. Он пробыл в доме всего несколько минут, быстро убедившись, что это не так. Но потом он сказал жене, что мистер Голдштейн, очевидно, большой любитель кошек, потому что заметил в доме несколько прекрасных черных персов, свернувшихся калачиком и спящих. Любопытно, что все они находились в самых темных углах, где их нельзя было разглядеть вполне отчетливо. Он мимоходом упомянул о них мистеру Голдштейну, который, казалось, не понял его. И в самом деле, он уставился на него так, словно считал, что тот выпивши!

Еще один случай в это время стал предметом обсуждения среди соседей Ефрема. По причинам, известным только ему самому, он давно привык спать с заряженным револьвером у постели, и однажды утром, на рассвете, раздался выстрел. Полицейские быстро прибыли на место и настояли на том, чтобы войти в дом. Ефрем заверил их, что оружие выстрелило случайно, из-за того, что его уронили на пол, и, попросив показать лицензию на оружие, полиция удалилась.

Но то, что произошло на самом деле, было гораздо интереснее. Ефрем проснулся без видимой причины, но со смутным чувством опасности; и как раз вовремя, чтобы увидеть круглое черное тело, покрытое густой шерстью, вскарабкавшееся в ногах его кровати и осторожно пробиравшееся к его лицу. Это был гигантский паук, и его восемь глаз сверкали ярким зеленым светом, как гроздь зловещих опалов.

Он был парализован ужасом; затем, собрав всю свою силу воли, он схватил револьвер и выстрелил. Вспышка и шум выстрела на мгновение ошеломили его, а когда он снова взглянул на паука, тот исчез. Должно быть, он попал в него, потому что стрелял в упор, но тот не оставил никаких следов. Это было даже к лучшему, иначе его рассказ не прошел бы проверку в полиции. Но позже, утром, он обнаружил след шелковистых нитей, тянущихся по ковру от кровати к стене.

Впрочем, конец был уже совсем близок. Через несколько дней полиция снова была в доме. На этот раз их позвал садовник, который сказал, что мистер Голдштейн не открывает, когда он стучит в его дверь, и что он думает, — тот, должно быть, болен. Дверь была заперта, и ее пришлось взломать.

То, что обнаружила полиция, лучше не описывать. На похоронах, несшие гроб сказали, что они никогда не несли человека, который весил так мало для своего размера.

Шаги на лестнице

Холтон-сквер в Олдчестере был совсем не тем местом, которое ассоциировалось бы с чем-то романтическим или необычным. На самом деле, оно было в высшей степени банально и обыденно. Хотя дома в нем были не совсем новыми, они ни в коем случае не были старыми, и ни один из них, казалось, не обладал ни малейшей интересной особенностью. До недавнего времени они были жилыми, но теперь, за редким исключением, превращены в коммерческие.

Номер 15, расположенный на северной стороне, можно было бы назвать только наполовину преобразованным. Теперь это был деловой дом, но он по-прежнему оставался жилым. Когда Томас Бостон, торговец, перенес свое место работы в