Книга Хозяин бабочек - Тата Олейник

вскоре в голове зазвенело.

— Мы живем тут, неподалеку, пошли в лес слушать кукушку, но кукушка, негодница, сегодня молчит. Решили развлечься игрой, а тут и братец пожаловал.

Я мрачно сидел, скрестив ноги, у дальнего конца скатерти, остро ощущая, что ничем хорошим это не кончится, причем очень и очень скоро. Девицы определялись как «Первая сестра», «Вторая сестра» и «Третья сестра», и это ровным счетом ни о чем мне не говорило. Сакаяма, поначалу обращавший гораздо больше внимания на вино, чем на девиц, очень быстро захмелел до своего привычно-безобразного состояния, впрочем, настроен он был благодушно, хватал барышень за талии, одной попытался даже забраться за пазуху, за что был наказан фальшиво-жеманным хихиканьем и ударом веера по пальцам. Меня красавицы по-прежнему словно не видели, что меня вполне устраивало — если они начнут сейчас Сакаяму жрать или готовить из него свиные отбивные, я успею смыться. И никакое чувство воинского долга или товарищества меня не удержит: Сакаяма мне давно и категорически не нравился.

Прошло не меньше часа, уже начинало потихоньку темнеть, а веселый пир под деревом лишь набирал обороты. Из бездонных рукавов барышни доставали все новые и новые запасы, свинья по моим подсчетам уже была нафарширована парой десятков килограммов фруктов и сладостей, не говоря уже об алкогольной подливке. Я же благоразумно допил остатки чая из фляги, закусывая сушеной рыбой из инвентаря.

Туалеты барышень были уже в совершенном беспорядке, шаловливые ручки Сакаямы делали свое дело, он трепал прически, нырял под юбки, делал совершенно возмутительные жесты, и все его безобразные выходки девицы встречали явно притворным возмущением и громким смехом.

— А не пора ли нам перейти в более достойное место, братец? — прощебетала зеленая, ну, которая первая, ну, вы поняли.

— Да, продолжим веселье в опочивальне под пологом! — подхватили остальные.

Сакаяма, давно отринувший человеческую речь, разразился согласным хрюканьем.

— Пойдемте же в наш дом братец, в наш дворец! Он совсем рядом. Соблаговолите лишь сделать несколько шагов вашей ножкой.

Дворец, и правда, располагался недалеко. Полюбовавшись минут пять, как девушки пытаются пропихнуть жирную тушу Сакаямы в нору у корней дерева, я все-таки решил вмешаться. Зря, наверное. Возможно, я параноик недоверчивый, а в этой норе Сакаяму ждут всевозможные услады эротического характера, хотя я все же ставлю на отбивные. Но так или иначе без Сакаямы я понятия не имел куда идти и как вообще выбраться из этого странноватого леса. Да даже с этой лужайки непонятно было как сбежать: проход на тропинку давно затянулся травами и деревьями, так что я и не помнил уже в какой стороне она была. Я отошел подальше и быстро сперва повесил на всех девиц сглаз, а потом швырнул в них бутылку красного зелья. Был, конечно, риск, что под его одуряющим воздействием все девицы хором накинутся на Сакаяму, но куда деваться, мой боевой арсенал, прямо скажем, скуден, чем богаты, тем и рады.

Брошенная бутылка произвела на девиц ошеломляющие воздействие. Их фигуры безобразно раздались, теряя всякое сходство с человеческими, лица вытянулись в морды не хуже, чем у Сакаямы, румяна и белила превратились в черные и белые полосы, а высокие прически — в стоящие торчком мохнатые уши. Три огромных барсука кинулись вырывать друг из друга клочья меха и халатов, одновременно визжа, скуля и яростно почесываясь. Попутно досталось и задней части Сакаямы, уже наполовину запихнутого в нору, — одна из барсучих, споткнувшись об этот объёмный предмет, недолго думая вцепилась в него зубами. Из-под дерева раздался приглушенный ор, и Сакаяма, дернувшись, восстал из корней. При виде молотящих друг друга барсуков он издал воинственный клич, ухватил валяющиеся на земле грабли и кинулся в бой. Тут воздействие зелья закончилось, и барсучихи, вернувшись в сознание, выступили против военачальника единым фронтом. Извлекши веера, они орудовали ими, как дубинами, причем удары, судя по глухому шмяканью, были довольно ощутимыми, ковры так в старом кино выбивают. Военачальник же энергично дубасил барсуков граблями — как тыльной стороной, так и деревянными зубьями. Мне бы одного такого удара хватило, чтобы моментально отправиться на кладбище, но барсуки были явно сделаны из более прочного теста. Они отлетали в траву, но почти сразу вскакивали на задние лапы и снова бросались на свинью. Я тем временем вспоминал — умеют ли барсуки лазать по деревьям, и уже на всякий случай выбирал себе подходящее дерево, когда очередной стук граблей о чей-то череп все же порушил боевой барсучий дух, и барсуки кинулись к норе, стремительно уменьшаясь на бегу и выскакивая из халатов, юбок и башмачков. Когда последний барсучий хвост скрылся под деревом, лужайка вздрогнула, и вход в нору исчез. Исчезли и разбросанное по траве смятое платье, и скатерть с разоренным угощением. Сакаяма еще какое-то время усердно пытался разгрести землю под деревом граблями, но потом и его одурманенная вином голова все-таки сообразила, что ловить тут больше нечего. Он подошел ко мне, дыша спиртом и боевым духом, оперся на грабли.

— Видал тварей, а? Я сразу почувствовал, что дело нечисто.

— Да ну?

— Точно тебе говорю! Ежели девка спину не показывает и сиськи щупать не дает, то точно оборотень.

— Учту.

* * *

На мои робкие расспросы о ночлеге Сакаяма ворчливо ответил, что как на гору поднимемся, там и заночуем. По всем подсчетам я уже должен был лежать поперек вернувшейся тропы с десятком травм и прочих дебаффов, но чувствовал я себя, как ни странно, довольно прилично, хотя мы и продолжали передвигаться бодрой трусцой по не самому пологому склону. Чудеса как они есть. Сакаяма как-то быстро малость протрезвел: то ли у барсуков их наколдованное вино было некачественным, то ли схватка выветрила из командира часть градусов. Иногда он даже запевал

'Эй вы, умники губернской управы,

Чьи халаты обгажены сзади,

Выньте вату из ушей.

С вами говорю я —

Первый на деревне'

Или

'Буду я спать с торговкой маслом,

Она вся гладкая и спереди, и сзади,

Где бы колышек найти,

Чтоб удержаться за нее,

Пока светят луны

Полночные над Окаямой'

Под эти жуткие звуки мы-таки добрались до плато, на котором Сакаяма милостиво разрешил мне соорудить привал. Под его руководством я в неверном свете лун набрал старых сосновых сучьев, нарвал несколько охапок сухой травы, и вскоре Сакаяма уже храпел, растянувшись на тощем травяном ложе, а я все еще сидел на походном коврике, глядя на красные угли, позволял ночному ветру играть с бусинами на моей шапке и размышлял о том, почему мне после всех сегодняшних трудов и испытаний совершенно не хочется спать.

Глава 10

Я посмотрел на почтовые уведомления — две штуки. Одно точно от Евы, второе… наверное, тоже от нее. Вот интересно, почему у меня до сих пор нет своего почтового ящика? Полагаю, о причинах этого можно серьезный психологический или, скорее, психиатрический трактат написать. Я точно помню, что собирался первым делом купить его, когда выходил из банка в Ноблисе, когда золото на счету разжигало аппетиты и фантазию. Первым же делом! Ну, и что, ну, и где? Может быть, я подсознательно боюсь писем? Точнее, содержащихся в них новостей? Когда дома ждали очередных извещений о результатах анализов, там всегда нервяк такой был, что аж посуда на полках звенела, и ни разу не помню, чтобы в этих извещениях было что-то хорошее.

Впрочем, почтовый ящик сейчас вряд ли бы сильно прояснил ситуацию. Ева и без моих писем, полагаю, догадывается, что я болтаюсь неизвестно где в сомнительном обществе Сакаямы, а сверх того я ничего бы нового ей сообщить не мог.

Никаких планов дальнейших действий тоже не имелось, разве что расслабиться и плыть по течению. Но это в реальной жизни хорошо быть фаталистом, когда ты понятия не имеешь, как все устроено, и можешь питать иллюзии относительно добрых намерений и вменяемости высшего разума. В Альтрауме же все эти самогенерирующиеся квесты, ошметки легенд, мифов и сказок, искины с непредсказуемым развитием и инициативные неписи могли укатить тебя в такое болото, что потом навеки заречешься на фатализм рассчитывать.

Има и Рома сияли