Книга Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - Дмитрий Бавильский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Апрель 1975. Равенна. Вот куда следовало бы вернуться, чтобы оставаться надолго, бродить по улицам, читать старые книги или давние хроники: здесь еще существует то, что не похоже ни на какие города Италии, то, что незамутненный свет и почти дремотное спокойствие города хранят и доныне или по крайней мере дают почувствовать даже за несколько дней путешествия. Это спокойствие, не похожее на покой городов, сведенных к единственной улице для туристов, и немного напоминающее странную красоту Эгю-Морт, – результат определенной дистанции, отстраненности; это чувствуешь и на улочках вокруг Сан-Витале, и за городской стеной, у гробницы Теодориха или у Сан-Аполлинаре-ин-Классе. Такая дистанция бывает во сне. Благодаря ей, церкви Равенны не воспринимаешь как музеи: ты заранее подготовлен к той тишине, которую находишь внутри и в которую уже без труда погружаешься (70–71).
ИЗ ЭМИЛИИ-РОМАНЬИ В МАРКЕ
Римини, Пезаро, Урбино
Это в нашей голове Равенна и Римини являются самодостаточными величинами, расположенными в разных углах медиатики (где Данте, а где Феллини, где мозаики времен Теодориха, а где Пьеро делла Франческа?), тогда как в реальности они совсем рядом, две провинциальные точки, соединенные пригородной электричкой, необходимой не столько туристам, сколько дачникам. Путешествие в Италию постоянно меняет масштабы и приоритеты внутри личного архива данных, соединяя соседством места́, подчас трудносочетаемые в российской голове, тем более что русская культура темпорально и территориально устроена совершенно иначе.
Почему предчувствия от Римини не вышло
Перед поездкой в Римини пересматривал «Амаркорд», с удивлением обнаружив, что главные массовые сцены сняты в павильоне, а не на центральной площади, как вспоминалось.
В этом смысле «Амаркорд», в котором появляется целлофановое студийное море, прямой предшественник «И корабль плывет», точно первая часть дилогии про затонувшее время.
Я все совсем неверно про этот фильм помнил. Снег здесь идет в финале, а не в самом начале, тогда как фашисты со своим карикатурным дуче выпадают на первую половину фильмы, а не на ее конец, где Градиска (родина-мать, не иначе) выходит замуж за напыщенного американина и все водят хороводы, как в «Восемь с половиной».
Хотя, конечно же, интереснее русская параллель – «Зеркало» Тарковского, в котором точно так же выяснение отношений с родителями превращается в разговор о «судьбах родины» (и наоборот). Тем более что с обоими этими фильмами (Феллини снял «Амаркорд» в 1973-м, «Зеркало» закончено в 1974-м) произошла одна и та же история восприятия – некогда казавшиеся изощренно запутанными и многослойно выстроенными, оба они за эти тридцать с небольшим распрямились в единый и сквозной нарратив без извилин.Точно сточились.
Сб, 23:05: Римини ведет себя уже как курортный, а не туристический центр: фреска Пьеро делла Франческа в храме Малатесты особой ажитации не вызывает.
Сб, 23:06: По улицам Римини переходят Рубикон толпы Федерико Феллини, очень распространенный здесь тип лысоватого толстяка. Другой самый многочисленный тип людей, встречающийся в Римини, – русские туристы.
Сб, 23:07: Вообще-то полдня на город – стратегия категорически провальная, но в случае с Римини – единственно возможная. Если тебе не на пляж.
Сб, 23:08: На самом деле день отъезда и день приезда в зачет идти не должны: они проходят под влиянием дороги. Поэтому режим «полдня на город» работает плохо.
Сб, 23:18: Выдающаяся фреска Пьеро делла Франческа из всех учебников (кондотьер и правитель Сиджизмондо Малатеста на коленях перед святым Сигизмундом) превращена в картину, снятую со стены и повешенную на другую стену в трансепте справа от алтаря, если стоять к нему лицом.
Вс, 21:34: В Римини было суетливо и многолюдно, что противоречило моему внутреннему настрою настолько, что я решил – наверное, эта суета и есть Италия.
Вс, 21:35: Римини – город, почти весь стоящий в символической пробке. Хотя на окраинных улицах с особнячками и парками – почти Равенна, где, как же это хорошо-то, совсем нет суеты. Соседи вроде бы, а какие у этих городов характеры разные.
Римини раскидан по плоскости и вытянут вдоль пляжей – от аэропорта до вокзала возле центра нужно ехать, помнится, на автобусе минут двадцать пять, чтобы город постепенно собрал себя из пустошей и территориальных зияний возле речных берегов, убегающих вбок, заросших высокими стрельчатыми деревьями, заматерел в плотности регулярной застройки, сдвинулся в непроницаемую данность.
Но из-за того, что разница между борги26 и городской сердцевиной невелика – центр приподнят над «новыми» кварталами из особняков и двух-, трехэтажных домишек с садами всего-то на пологий холм, – переход границы из «жилой» зоны в «туристическую» оказывается без внятного шрама.
У цветочного рынка взбираешься на легкую припухлость, чтобы попасть к реконструируемому замку Кастелло Сиджизмондо «внутри стен», и вот уже вокруг – те самые лабиринты, что Феллини обобщенно изображал в «Амаркорде», совместив в одной мизансцене центральную площадь Кавур с площадью Тре-Мартири – той самой, где башня, откуда посреди фашистского тумана раздается «Интернационал».
Граффити с сияющей физиономией Феллини встречает на подступах к центровой площади Кавур – самому эффектному и живописному (если, разумеется, не считать моста Тиберия и прибрежного ландшафта рядом) месту Римини: великого Федерико нарисовали на щитах, закрывающих археологическую зону возле замка с Этнографическим музеем.
Я вижу площадь Кавур в контражуре: солнце бьет в глаза, из-за чего арки дворцов, ласточкины хвосты на крышах их фасадов и лысые черепа булыжников оказываются особенно графичными, а сама ее территория становится чем-то вроде черной дыры, поглощающей почти всю позолоту солнечной активности.
Тем более что поначалу на Кавур смотришь чуть сверху: к ней же нужно немного спуститься «из города», чтобы точно провалиться в глубь культурного слоя. Ее вымощенный булыжниками параллелепипед, стекающий с высокого западного края к восточному, более низкому, расположен ниже общего уровня, словно бы на месте вынутых кубометров – что логично, так как история Кавур, названной так в 1862-м в честь графа, ставшего первым премьер-министром объединенной Италии, начинается с римских времен.
