Книга Стань моим завтра - Эмма Скотт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дарлин встала и махнула рукой.
– В общем, ты еще заходи к нам, ладно? Не позволяй этому дурачку оттолкнуть и тебя тоже.
Я хотела сказать ей, что уже слишком поздно, но какой в этом был смысл? Я все равно видела ее в последний раз в жизни. Взяв со стола портфолио и пакетик с едой, я встала и направилась к двери.
Я вышла из бистро, опустив голову. Я была готова покончить с этой безнадежной поездкой.
На улице дождь лил стеной; капли, ударяясь об асфальт, разлетались сотнями брызг. Я покопалась в своих вещах, сваленных в мусорный пакет, и вытащила из них красно-белый складной зонт.
За моей спиной открылась дверь, и из нее показались несколько ребят, работавших в бистро. Они принялись натягивать капюшоны и открывать зонтики.
– Как я и говорила, начальник решил сегодня закончить пораньше, – крикнула Дарлин, натягивая на голову воротник пальто. – Логично, посетителей у нас все равно не было.
Она широко улыбнулась, стоя под дождем, и теперь, когда я знала про ее проблемы с наркотиками, я увидела отпечаток, который зависимость оставила на ней. Прошлое плескалось в ее карих глазах и просачивалось наружу, залегая под ними глубокими тенями.
У меня не было привычки спонтанно обнимать людей, но я вдруг обвила Дарлин руками и прижала к себе.
– Ой, – проговорила она. – Хорошо.
И обняла меня в ответ.
– Береги себя, – сказала я, отпуская ее.
– Спасибо, обязательно. Ты тоже!
Она побежала прочь, и у меня сжалось сердце от того, как сильно она обрадовалась, что ее обняла незнакомая девушка.
Я начала открывать зонт, и в этот момент из-за двери появился Бекетт с велосипедом на плече. Он бросил на меня взгляд, опуская велик между нами, и натянул на голову капюшон вет-ровки.
– Ты промокнешь насквозь, – ровным тоном заметила я.
– Все нормально, – ответил он.
Тем не менее я заметила, как он обвел улицу взглядом и обреченно вздохнул.
– Мы уезжаем с одной станции, так ведь?
– Да, похоже, что так.
Я открыла зонт и, придвинувшись к нему, попыталась заслонить от дождя нас обоих. Из-за его чертова роста дотянуться оказалось непросто.
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Господи, ну ты и каланча, – пробормотала я. – У меня руку сводит, слишком высоко тянуться. На, держи.
Я протянула ему зонтик.
– Я повезу велосипед, а ты укрывай нас от дождя.
Он наконец взял зонтик, который я совала ему в руки. От меня не скрылась легкая улыбка, которая тронула губы Бекетта, когда я положила руки на руль велосипеда и зашагала вперед, толкая его между нами. Бекетт поднял зонтик повыше, заслоняя нас обоих от основной массы дождя.
Хотя ливень хлестал что было сил, ветер успел утихнуть. На нас не дуло со всех сторон, но капли по-прежнему стучали по моему зонту громко и неумолимо. Мы быстро шагали по темным и пустым улицам, пока не добрались до станции Астор. Бекетт отдал мне зонт и потащил велосипед вниз по лестнице.
Горстка промокших людей в ожидании поездов разбрелась по обеим платформам. От их зонтов и пальто на полу растекались лужи.
– Спасибо, что не дала промокнуть, – сказал Бекетт.
– Без проблем, – отозвалась я. – Тогда до встречи. Хотя встреч больше, видимо, не будет.
– Ага, – с тяжестью в голосе проговорил он. – До встречи.
У основания лестницы мы разошлись в противоположных направлениях: его поезд прибывал на другую сторону от путей. Я смотрела, как Бекетт везет свой велосипед, подходя к краю перрона, к которому уже подъезжал поезд. В следующую секунду вагон заслонил от меня его фигуру. Отрезал нас друг от друга.
Что ж, вот и все.
Внутри моих ног словно образовалась пустота, и я побрела к круглой бетонной скамейке, стоявшей на моей платформе. Мне нужно было присесть и дождаться поезда, чтобы он вернул меня в хостел, в Вегас, в прошлую жизнь, совершенно отличную от той, которую мне хотелось бы прожить.
Поезд, остановившийся у другой платформы, тронулся с места и поехал в сторону Бруклина.
Бекетт по-прежнему стоял на перроне.
К моему горлу подступил комок, и я застыла, не в силах сдвинуться с места. Я могла лишь смотреть, как Бекетт идет к моей платформе, везя за собой велик. Он опустился на круглую скамейку рядом со мной, оперев велосипед о колени и наполовину отвернувшись в другую сторону.
Спустя пару секунд он сказал:
– Пистолет не был заряжен.
– Понятно, – сказала я.
– Друг дал мне его перед взломом. Я сказал, что он мне не нужен и я не хочу иметь его при себе, но друг настаивал: это на всякий случай. Чтобы можно было припугнуть того, кто попытается нам помешать.
Его взгляд потяжелел от воспоминаний.
– Это сработало.
– Понятно.
– Но то, что пистолет не был заряжен, ничего не меняет. С точки зрения закона это вооруженное ограбление, – продолжил он, а потом посмотрел мне прямо в глаза. – Я не хотел, чтобы пострадали люди. Никогда не стал бы этого делать.
Я не знала, что ответить, поэтому сказала правду.
– Я верю тебе.
Лицо Бекетта немного расслабилось.
– То, что я сделал… Это была адская глупость.
Я кивнула.
– Ну, а я бросила все и приехала за четыре тысячи километров в незнакомый город без какого-либо запасного плана.
Бекетт усмехнулся.
– Это не совсем одно и то же.
Я не смогла спасти сестру.
– Пусть так, – сказала я. – Но все мы совершали ошибки, разве нет?
Он несколько долгих секунд не отрывал от меня взгляда своих темно-синих глаз и наконец кивнул. Мне показалось, что за это время он смог рассмотреть мое сердце и теперь соглашался с тем, что там увидел.
– Они должны были в него влюбиться, – проговорила я, чтобы объяснить боль, звучавшую в моем голосе. – В мой графический роман. Я не сомневалась, что они влюбятся в него, но этого не произошло. Разве это не адская глупость?
Бекетт опустил взгляд на велосипед, прислоненный к его ноге. Он провел рукой по раме, и в моем воображении возникла зарисовка: маленький мальчик с растрепанными светлыми волосами гладит любимого пса. Друга, который ластился к его ноге и лаял от радости, когда он возвращался домой из школы. Только вот однажды он не вернулся.
Эта сценка постепенно исчезла из моего сознания, и я снова увидела молодого человека, сидевшего рядом. Скучал ли по нему кто-нибудь, пока он сидел в тюрьме? Мне хотелось это узнать. Ждал ли кто-то, когда он выйдет на свободу? Были ли у него родственники, которым он – так же, как и я – не мог спокойно посмотреть в лицо?