Книга Моя тропа. Очерки о природе - Дмитрий Житенёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Григорий, капитан самоходной баржи, по прозвищу «скопа» говорит: «Самое время налимов поднимать. Поедем?» Григория прозвали скопой за неистребимую страсть к рыбалке и удивительную способность находить и добывать рыбу в любое, даже самое глухое время и неклёвую погоду. Ну, а поднимать налима, колоть его острогой – любимое занятие рыбаков на Верхней Печоре. И дело-то, скажем прямо, запрещённое – острога! Однако пораньше утром, когда только солнышко выглянет, глядишь, и умчалась лодка вверх или вниз по реке к отмелым местам, где в летнюю жару отлёживаются налимы. А я что? Хуже других?
Печора омеляла. Видно песчаное дно сквозь прозрачную воду. У берега приткнулся мой "Днепр".
Солнце только-только встало над лесом и греет мне затылок. Я заплыл на моторе выше огромной отмели у Свахиной косы, заглушил его и сплываю по течению в полнейшей тишине. С берегов тянет запахами летнего утреннего леса – нагретой хвоей, болотными мхами, багульником. Над спокойной, чистой водой, пока ещё не взбаламученной носящимися целый день «казанками» да «днепрами» – лёгкий прозрачный туман. Солнце у меня за спиной и дно просматривается далеко впереди лодки. Я стою в носу, а в руках у меня острога, которую взял у соседа.
Глубины не больше полуметра. Я направляю лодку опущенной в воде острогой так, чтобы её несло по середине отмели. Так лучше просматривается река и по сторонам и впереди. Желтеют волночки песка на дне.
Ага! Вот он! Лежит головой ко мне, чуть справа по ходу моей лодки. Толкаю её тихонько, стараясь наплыть прямо на него. Порядок! Выхожу, как говорится, на цель! Налим приближается! Вернее, это я приближаюсь к нему, стоя в носу лодки, а моя острога хищно растопырила кованые зубья под водой.
За мгновение до того, когда лодка накроет налима, я быстро подвожу зубья остроги к его голове и тычком бью чуть позади головы…
Никогда не думал, что это такая сильная рыба! Дома я его взвесил – шесть кило и двести граммов! Прилично! В лодке он бился и извивался так, что пришлось пристукнуть его веслом. До этого мне на подпуска попадались не больше двух кило, а тут целых шесть с лишком!
Честно говоря, я не испытываю никаких комплексов по поводу того, что охотился, я подчёркиваю – охотился, на налима с острогой, и не могу осуждать тех местных рыбаков, которые занимаются такой охотой. Ведь это их традиционное занятие. Налим к тому же рыба сорная, хищник по отношению к молоди сёмги и хариуса. Да что говорить, когда в каждом, наверняка, доме лежит запрятанная где-то острога, выкованная, быть может, ещё прадедом. Ежели считать, что человек с острогой на летней реке днём – браконьер, то это, значит, не понимать, что такое настоящее браконьерство. Ведь кроме налима днём острогой добыть никакую другую рыбу невозможно. Вот если ночью, да с лучом, да на яме – дело совсем другое.
А вообще налим в летнее жаркое время довольно спокоен. Мне случалось заходить на одну и ту же рыбу несколько раз. С первого захода иногда не мог ударить – лодку проносило. Один мой знакомый, радист Василий Семёнович, поднимался как-то на моторе по глубокой струе под берегом и увидел на отмели справа здоровенного налима. Остроги нет. Что делать? Семёныч пристал к берегу, срубил ёлочку метра три длиной, расщепил надвое комель, заострил его и вставил в расщеп клин. Получилась вилка. Поднявшись против течения и заплыв выше налима, он сплыл прямо на него и приколол сильным ударом. Конечно, поднять его в лодку, как на остроге, он не смог, но вытащил всё-таки руками.
Плещет перекат. Мелкие волны летят навстречу, быстро и негромко, словно ладошками, похлопывают в днище лодки. За треугольником слива – быстрая гладь реки лижет нос лодки. Вода шипит вдоль бортов, вскипает за кормой, взбудораженная и отброшенная винтом, словно больше не ненужная, сделавшая своё, а с верховьев натекает новая, и нет ей конца.
Плывут берега. Назад и назад! Большая ива склонилась к агатовой глубине, окунула веточки-пальцы в воду, словно пробует – холодная ли. Видно, как ветер шевелит шали берёз и бархатные шторы пихт, гладит шелка осоки вдоль кромки воды.
Коряжка торчит под самым берегом. От неё водяные усы. Ни дать, ни взять – крохаль головку выставил и плывёт потихонечку, от лодки прячется. На камушках под обрывом – глухарка. Увидела лодку, но не торопится взлетать, отходит к кустам, осторожно переставляя ножки, словно идёт по битому стеклу. Заяц метнулся с зелёной лужайки в кусты – качнулись зонтики борщевика и замерли. Ни следа, ни звука!
А что за новым поворотом?…
Всё успели до дождя – и палатку поставили, и ужин на костре сготовили, и поужинали.
Лежу в спальном мешке, а дождь лупит по палатке, даже шума реки не слышно. Как хорошо! Уже осмеркалось, но спать не хочется. Лежим и лениво переговариваемся о том, о сём. Отдыхаем…
Но вот как-то сразу кончился дождь. Стала слышна река – голос вечности.
Белая ночь на Илыче.
Вздохнула ночь. Залепетала осина, шепнула что-то берёзка, отряхнула со своих веток последние дождинки. Они быстро простучали по полотну палатки, словно зверёк пробежал.
Тишь в лесу. Только река шумит то громче, когда прислушаешься, то слабее, когда забудешь о ней.
Остатние дождинки с деревьев капают то тут, то там на тропу. Место это голое, вытоптанное, и капли хлопаются громко, хорошо слышно.
Какой-то шорох в ивняке и осоке. Не зверь ли какой ходит? Или опять ветерок?…
Тишина… До самого утра тишина…
Полная луна.
Как-то незаметно подошла осень. Отстрекотали сенокосилки в лугах, и по ластам, узким луговинам вдоль Печоры, встали плоские зароды сена с торчащими стожарами. На высоких берегах реки по тёмной зелени таёжной стены словно кто-то намалевал жёлтые пятна – это берёзы выкинули «жёлтые флаги», знаки капитуляции лета.
Захолодали ночи, стали яснее и чище звёзды, просветлела на перекатах и потемнела в заводях и омутах вода. Поплыли по ней узкие жёлтые листики ивы, тронутые с краёв серым узором увядания. Осина роняет тяжёлые жёлтые, красные, оранжевые листья с длинными, словно восковыми черешками. Ветки рябины гнутся от тяжести налитых красно-оранжевых ягод. Много рябины – быть дождливой осени.
Как радостно выходить ещё потемну на охоту, почему-то зная уже заранее, что сегодня твой день, что будет он удачен. Повезёт тебе или нет – всё ещё впереди, но удача уже в том, что ты на берегу реки и поднялся, пока заря ещё не пробивалась, что мало кто в посёлке встал так же рано, а, может быть, вообще один только ты вышел сейчас к лодке и вслушиваешься в темноту осенней ночи. Гулко отдаются шаги по сырому песку, прихваченному ночным морозцем.
