Книга Под небом Индии - Ренита Де Сильва

Первые дни в Англии память Мэри была изменчивой и ненадежной. Воспоминания, подобно хищным птицам, набрасывались на нее в самые неожиданные моменты. Она могла кататься со своими кузинами по территории поместья, вдыхая запах лета, скошенной травы, сосновых шишек и жимолости, слушать пение птиц, смех кузин и храп своей переходящей на галоп пони. Мэри зажмуривалась, ощущая на губах вкус перезрелых, начинавших бродить яблок, – и в следующее же мгновение перед ее глазами вставали образы ее родителей, напоминая ей, что она предает их память. Ведет жизнь, которую они ненавидели, с семьей, отвергшей ее отца, не желавшей, чтобы он женился на своей возлюбленной.

И, чтобы выжить, Мэри похоронила свои воспоминания, систематически стирая их. Стирая тоску и боль родом из ее детства, которое прошло в жаркой, пыльной, дикой стране.

И если по утрам Мэри просыпалась на мокрой от слез подушке со вкусом соли, пота, влаги и томления на губах, она старалась не обращать на это внимания. Девочка открывала окно и глубоко вдыхала голубой морозный воздух страны, которая теперь стала ее домом.

– И в один прекрасный день, почти через год после твоего приезда, ты заговорила, – сказала тетушка. – Так, словно твоего индийского прошлого не существовало.

В Англии дни Мэри всегда были расписаны по часам: занятия с гувернантками, прогулки, чаепития с именитыми гостями, поездки в каретах по парку, визиты к друзьям, походы к портнихе, чтобы заказать новые платья, покупки шляпок, уроки игры на фортепиано, шитье, чтение в библиотеке и, наконец, сон.

Дни шли, превращаясь в годы. Между девушкой, которой она стала сейчас, и девочкой, которой была когда-то, простиралась целая жизнь. Мэри стала частью новой семьи, которая со временем превратилась в единственную семью, которую она знала. Английская девушка в английском доме, похоронившая свое яркое прошлое.

– Время шло, и ты перестала уходить в себя. Расцвела. Однако иногда неосторожно сказанное слово будило в тебе воспоминания – частичку мира, который ты подавляла. У нас всякий раз перехватывало дыхание, но тебе всегда удавалось с этим справиться. До визита майора Дигби. – В сдержанном голосе тетушки послышалась горечь. – Полагаю, это должно было когда-нибудь случиться. Ты не могла всю жизнь подавлять свои воспоминания, хоть мы и надеялись…

– Я хотела бы снова его увидеть.

Тетушка выглядела удивленной.

– Что, прости?

Все эти годы Мэри делала то, что от нее ожидали. Она была послушной и, чувствуя себя в долгу у тети и дяди, никогда с ними не спорила и ничего у них не просила.

Однако теперь это чувство исчезло. Осталась лишь жгучая боль.

– Майора Дигби. Я хотела бы с ним встретиться.

– Ты уверена?..

В голосе тетушки впервые прозвучала нерешительность.

– Да, – резко и коротко ответила Мэри. Она пока что была не готова простить тетушке ложь. – И я желала бы получить книги моего отца. Думаю, теперь я готова их прочесть.

Тетушка молча кивнула. Теперь настала очередь Мэри удивляться. Удивляться тому, как легко та капитулировала.

– Я распоряжусь, чтобы книги твоего отца вернули в библиотеку. И на следующей неделе приглашу майора Дигби на чай.

Глава 12

Сита

Большой побег. 1927 год

Сита пряталась среди джутовых мешков, сдерживая тошноту, которую вызывал у нее острый запах навоза и бобов. Где-то полчаса назад ей удалось забраться сюда через маленькое грязное окно, и теперь она глядела сквозь него на калейдоскопический завораживающий мир, проносившийся мимо нее. Мешков вокруг Ситы было столько, что они мешали ей дышать, не говоря уже об исходившей от них вони.

Шум, суета. Носильщики с багажом, торговцы, расхваливающие свой товар. Британские сахибы в выглаженных костюмах и с набриолиненными волосами, сопровождаемые всевозможными слугами, несущими их сумки и прочие вещи. Мемсахиб в ниспадающих свободными складками платьях и причудливых шляпках всех цветов радуги. Одна из этих шляпок была настоящим цветником, другая – самым что ни на есть фруктовым садом, привлекавшим мух, даже несмотря на то, что фрукты были всего лишь муляжами. Мемсахиб и сами были подобны экзотическим цветам, с трудом переносившим безжалостное индийское солнце; с их бледных лиц градом стекал пот, смывая нанесенные на щеки румяна. С изможденным видом леди ожидали, пока служанки отыщут их вагоны.

У знатных женщин, одетых в сари, лица были прикрыты вуалями, но это не мешало им раздавать команды сопровождавшим их слугам. Впереди шли их мужья в сопровождении собственных многочисленных слуг.

Пассажиры третьего класса садились в свои вагоны, вскакивали на подножки и расталкивали друг друга, спеша попасть внутрь.

«Так тесно, что нельзя даже вздохнуть от запаха чужого пота», – отвечали на расспросы Ситы слуги Кишана, ездившие с ним в школу.

«А вам не было дурно?»

«Было, но что поделать? – пожимали они плечами, жадно отпивая приготовленный поварихой чай с молоком и кардамоном. – На каждой станции нам приходилось пробиваться наружу, чтобы принести господину чай и еду».

«Зато на станции можно было набрать в легкие побольше воздуха», – говорил еще один слуга, запихивая в рот ладду размером с кулак Ситы.

Девочка завороженно смотрела, как он, не уронив ни крошки, поглощает сладкий шарик в два приема.

«Да, но потом нам приходилось снова пробиваться внутрь и стоять с кем-нибудь нос к носу до следующей станции».

Изначально Сита планировала поехать третьим классом, однако, услышав этот рассказ, изменила свое решение. Она была рада, что ей удалось забраться в товарный вагон (в котором, судя по запаху сена, навоза и бобов, перевозили корм для лошадей), ведь, если бы вагон был багажный, кто-нибудь из слуг, затаскивавших туда вещи своих хозяев, наверняка нашел бы ее, а то и вовсе случайно пришиб бы тяжелым чемоданом, которые, как Сита успела заметить, слуги часто просто забрасывали внутрь, если хозяева этого не видели.

От досады девочка сжала кулаки. Ей хотелось быть на платформе, среди людей, а вместо этого приходилось украдкой выглядывать из-за джутовых мешков. Сита была просто не в силах сдержать гнев.

Под ее окном проходили одетые в лохмотья дети-попрошайки со впалыми щеками и голодными глазами. Они протягивали руки, прося подаяния. Некоторые несли своих младших братьев и сестер.

Над киоском, у которого толпились люди, пившие сладкий как мед кофе с толстым слоем молочной пены, поднимался пар. Кишан часто рассказывал сестре об этом кофе.

– Ничто не сравнится с кофе на станции, Сита, – говорил он. – Уж не знаю, что они в него кладут, но Сави не может приготовить дома такой же, хоть я и описывал ей процедуру и она пыталась это повторить. Его подают в крошечных стаканчиках, не больше моего среднего пальца, и этот кофе очень быстро заканчивается. Слишком быстро.