Книга Под небом Индии - Ренита Де Сильва

Моргнув, Мэри вернулась в настоящее; она увидела высокий потолок библиотеки и почувствовала отдававший чернилами и бумагой запах знаний.

– Стоило кому-нибудь случайно упомянуть об Индии и о твоем прошлом – и ты пряталась в свою раковину, становилась замкнутой, отказывалась есть и общаться.

Еще один образ: Мэри стоит внизу лестницы, ведущей в огромный дом, в этот дом. Поместье довольно обширное. Блестящие зеленые газоны, аккуратные клумбы, а чуть дальше – теннисные корты.

Воздух, пахнущий зеленью и свежестью, гладил ее по щекам ледяными пальцами.

Мисс Девон сказала, что сейчас лето, однако английское солнце не грело по-настоящему. Оно не было гневным, яростным и страстным, как в Индии, не заставляло тебя потеть, а твою одежду – прилипать к телу. Это солнце было другим. Оно едва светило, бо́льшую часть времени застенчиво прячась за облаками.

«Прямо как я, – подумала тогда Мэри. – Папа и мама хотели, чтобы я была похожа на солнце Индии – смелой и пламенной, а я больше напоминала здешнее светило».

Ее родители хотели, чтобы она нарушала запреты, бросала вызов обстоятельствам и была выше их, однако Мэри больше нравились строгость и порядок, установленные правилами. Она тосковала по ограничениям: они позволяли ей чувствовать себя в безопасности, давали надежду на то, что, если она попробует заплыть слишком далеко, они ее остановят. И в тот момент, глядя на чистое аккуратное английское поместье тети и дяди, на идеально увитые зеленью беседки, на царивший вокруг безупречный порядок, строго соответствовавший правилам, Мэри почувствовала, как впервые с того момента, когда ее жизнь перевернулась, в ее измученной душе появилось что-то кроме печали. Там блеснул лучик надежды.

– Бо́льшую часть времени ты проводила здесь, – сказала тетушка, обводя рукой библиотеку. – Пряталась от мира и от всех нас.

Теперь, когда река ее воспоминаний прорвала дамбу, Мэри вспомнила первые дни в Англии. Смятение, горе, печаль… Единственным, что позволяло ей жить дальше, были правила и порядок. Девочку утешало то, что в ее жизни появилась структура.

И хотя Мэри не могла говорить, не могла выразить свои замешательство и боль словами, она очень быстро выучила то, что ей было необходимо. Здесь, в упорядоченном мире, с его благословенно строгими правилами поведения, был всего один способ делать все верно. И убитая горем девочка ухватилась за эти правила, используя их в качестве моста через пропасть, которая открылась внутри нее после потери родителей, дома, всего, что она когда-то знала. Приличия служили ей опорой. И все же Мэри терзало чувство вины, так, словно она предавала своих родителей.

Встретившись в Англии с родственниками отца, девочка поняла, что, возможно, была такой же, как члены этой семьи. Семьи, отвергшей его.

– Ты скучаешь по ним? – спросила она однажды у отца, когда была еще совсем маленькой.

– Хмм?..

Он закончил читать ей книгу – книгу о семье, – и Мэри уже начинала засыпать. Сидя на маленьком стульчике среди аккуратных книжных полок и разложенных по цвету игрушек, отец казался тут неуместным – с растрепанными волосами, в помятой рубашке, с мудрыми добрыми глазами.

– Другим родителям приходится заставлять своих детей убираться в комнате, а в твоей всегда царит идеальный порядок, Мэри, – с гордостью произносил отец.

Говоря это, он всегда смеялся, но порой Мэри задумывалась о том, не хотелось ли ему, чтобы она была больше похожа на других детей.

– По своей семье в Англии? – уточнила девочка.

Отец потер глаза.

– Иногда.

– Я бы очень по тебе скучала, если бы жила в тысячах миль от тебя, папа, – сказала она.

Он улыбнулся, и его глаза засияли.

– Знаю. И я скучаю по ним. Но там мне было душно, Мэри. Для моих родителей приличия значили больше, чем что бы то ни было. Они были ярыми приверженцами правил и традиций. Все должно было делаться надлежащим образом.

«Вот и я такая», – подумала тогда девочка.

– Папа, я… – начала было она, но осеклась.

«Рядом со мной тебе тоже душно? – хотелось задать ей вопрос. – Меня ты тоже однажды бросишь?»

Однако слова встали соленым комком у нее в горле.

– Женитьба на твоей матери стала для них последней каплей. Однако наша свадьба и переезд в Индию – главные события в моей жизни.

– А почему твоя семья не хотела, чтобы ты женился на маме?

Отец снова потер глаза.

– Уже поздно, Мэри. Я отвечу на твои вопросы завтра. А теперь спи. Спокойной ночи.

В ту ночь девочка долго не могла уснуть, а проснувшись на следующее утро, нарочно разбросала свои книги по полу. Но уже выходя из комнаты, поняла, что просто не может оставить ее в таком состоянии, и следующие полчаса вновь аккуратно расставляла книги на полках.

– В первую же неделю после того, как ты поселилась у нас, я нашла тебя, сжавшуюся, здесь, в библиотеке, – продолжала тетушка. – Ты была огорчена и сидела раскачиваясь и прижимая к груди книгу. Книга и твоя одежда были мокрыми от слез, которые продолжали литься.

Еще одно, чрезвычайно яркое воспоминание: она сидит в библиотеке, своем убежище с обширной коллекцией томов, позволявших отправиться в миры, далекие от ее собственного, разбившегося на тысячу осколков. На одной из книг Мэри увидела имя своего отца: «Ричард Бригам». Она провела рукой по буквам, касаясь написанных им слов, страниц, которые он листал, когда сам был ребенком. Это была книга об Индии, вызывавшая в ее памяти образы, которые девочка пыталась забыть. Усыпанные пылью или омытые дождем зеленые поля. Поднимаемая муссоном рябь на реке. Пение лодочников, которое так и хотелось подхватить. Ее родители в своем прохладном бунгало. Потрескавшиеся, ласковые, любимые руки айи. Манго, хлебные деревья и гуайявы в саду. Змея, которая однажды заползла в ее коробку с игрушками и была атакована мангустом, которого Мэри держала у себя с неохотой, потому что побаивалась. Амин и Сита. Гонки бумажных корабликов. Полеты воздушных змеев. Смех, детство, невинность и счастье.

Мэри закрыла глаза, чтобы не расплакаться. И все же слезы полились ей на щеки. Всхлипывая, она сидела в библиотеке, вдыхая исходивший от книг аромат затхлости и знаний. В окне виднелись зеленые газоны. Прохладный воздух ласкал ее лицо, однако во рту Мэри ощущала вкус другой страны.

– Мы убрали все до единой книги твоего отца, – сказала ей тетушка. – В библиотеке не осталось ничего связанного с Ричардом Бригамом и Индией. Мы думали, – добавила она странным голосом, в котором звучали одновременно беспомощность, мольба и вызов, – что, если не упоминать о твоем прошлом, стереть все доказательства того, что оно когда-то было, это поможет тебе двигаться дальше, начать новую жизнь. – Тетушка вздохнула. – Ты боролась, Мэри. Казалось, горе вот-вот тебя сломит. Мы поступили так, как сочли нужным.

Ее голос стал твердым. Теперь в нем звучал лишь вызов.