Книга Целитель. Союз нерушимый? - Валерий Большаков

– Шаго-ом…

– …марш! – дала отмашку сестренка.

И мы в ногу пошагали в школу. Начиналась третья четверть.

Тот же день, чуть позже Первомайск, улица Чкалова

Пока шел в школу, упрямо не оглядывался, не шарил взглядом по сторонам, пытаясь заметить слежку. Мне казалось унизительным бояться преследования, тем более что работу профессионалов из «семерки» я все равно бы не углядел. Ни подвижных наблюдателей, ни пикетов, ни закрытых постов «наружки». Вот, прошел я мимо ларька «Газ-вода», закрытого по зимнему времени. А не пост ли это? Вдруг там кто-нибудь засел и уставился на меня в бинокль, прихлебывая для сугреву чаек из термоса? Или они в аптеке притаились, что на углу улицы Чкалова? А вон «бобик» проехал, фырча мотором – не фотокамера ли там блеснула объективом? Или вон, позади плетутся два важных начальственных чина с пухлыми портфелями – это они в исполком напротив или за мной? Вот, сейчас передадут объект по цепочке, а сами сделают вид, что причастны к партхозактиву…

Меня не мучила паранойя, просто помнились слова Марины о пристальном внимании 7-го управления к школам, техникумам и филиалу Одесского универа – я приближался к «зоне особого внимания».

Чтобы меня «вести», человека неопытного, не обученного отрываться от слежки, достаточно пяти-шести наблюдателей-«топтунов». Нет, они не станут топать за мною всей толпой – будут передавать «объект» по эстафете, шагая параллельно, по другой стороне улицы или навстречу, а то и вовсе лидируя. Разве можно заподозрить в преследовании во-он того мужика в пыжиковой шапке, что движется вразвалочку передо мной? Так на то и расчет! Если за вами следят, то наблюдатели наверняка сзади, верно? Вот этой элементарной житейской логикой и пользуются дяди и тети из «семерки». Наивный «наблюдаемый» нервно посматривает за спину и малость успокаивается, никого не обнаружив, а на влюбленную парочку впереди даже внимания не обращает.

Парень что-то весело рассказывает подруге, оборачиваясь к ней, – и прекрасно видит «объект». Девушка смеется, нюхает подаренные цветы – и сообщает в микрофон, спрятанный в букете, об эволюциях преследуемого, плетущегося за их спинами…

Школьные гомон и суета быстро вымели из сознания все шпионские страсти. Уворачиваясь от бешено несущихся дошколят, я солидно поднялся на второй этаж, не замечая никого из одноклассников. Они нашлись в аудитории.

Едва я открыл дверь, как весь класс дружно встал и начал скандировать:

– По-здрав-ля-ем! По-здрав-ля-ем!

Мне стало тепло и приятно. Лица, лица… Юные, свежие, без единой порчинки.

– Садитесь, дети! – ухмыльнулся я.

9-й «А» весело захохотал, а Сосницкий выдал глубокомысленное:

– Проставиться бы…

Я вынул из сумки большой кулек с «Мишкой на Севере», «Белочкой», «Кара-Кумом» и прочими изысками пищепрома, достать которые в Первомайске – проблема. А в нашей школе свято соблюдали давнюю традицию: девочка или мальчик в честь великого торжества, вроде дня рождения, несли в класс конфеты – по две штуки каждому. Конечно, для старшеклассников сладости уже не имеют первичной ценности, но даже выпускники остаются детьми.

– О-о-о! – пронесся по классу голодный стон.

– Ой, а у нас с Нового года заварка осталась… – робко сказала Альбина. – Там, в шкафчике, где карты и глобус!

Тут Жека Зенков сорвался с места и вытащил с нижней полки старого рассохшегося шкафа, забитого наглядными пособиями, пустую пятилитровую банку из-под венгерских огурчиков «Globus». Торжественно продемонстрировав ее, он, будто олимпийский факел, поднял самодельный кипятильник, тайком собранный на уроке труда.

– До звонка двад… девятнадцать минут, – затараторил Жека.

– Успеем! – веско сказал я, перехватывая банку.

В рекреации работали питьевые фонтанчики, поэтому набрать воды – дело несложное. Вскоре она уже нагревалась – кипятильник из нихромовой проволоки звучно шипел и пускал пузыри. Девчонки деловито мыли посуду, заставляя учительский стол импровизированным сервизом – прославленные граненые стаканы соседствовали тут со щербатыми чашками и мятыми алюминиевыми или больничного вида эмалированными кружками, мерным сосудом из химкабинета с носиком и шкалой в миллилитрах, двумя маленькими баночками из-под майонеза, колпачком с выдавленными иероглифами от давно разбитого термоса, и даже крохотной вазочкой, в которой Циля Наумовна держала карандаши.

Вода закипела, и Зенков щедро сыпанул заварки – чаинки плавно опускались на дно, распуская ржавый шлейф, а опилки плавали сверху.

– Наливаем! – махнул рукой Андрей Жуков.

– Да пусть настоится, Дюш, – заспорила Тимоша.

– Времени нет! – сурово оборвал ее Дюха. – Точка – и ша!

Заклацала, зазвякала разнокалиберная посуда, зашуршали конфетные бумажки.

– Мм, как вкусно…

– Миш, где брал?

– В «Елисеевском».

– У-у… понятно.

– А я помню, на автостанции был буфет и там продавались шоколадные пирожные… Ну вот как «Мишка на Севере», только побольше и сверху такая «запятая» из шоколада…

– Вспоминала бабушка Зина свое детство…

– Я т-те щас дам «бабушку»! Ишь ты его!

– Молчу, молчу…

– Миш, интересно было?

– Конечно, интересно. Столько народу со всей страны!

– Лю-юди! А тут еще четыре конфеты осталось!

– Будем щедрыми – отдадим девочкам.

– Точка – и ша!

– Прошу считать меня девочкой!

– Ха-ха-ха!

Когда прозвенел звонок, мы спрятали пустую банку и кипятильник, а весь «сервиз» убрали на шкаф. Класс чинно расселся – и облизывался. Хорошо…

Инна Дворская, делившая со мной парту, сладко улыбнулась:

– Спасибо за чай… – придвинувшись ко мне, она добавила: – и за третью конфету!

– Мне так не дал! – донеслось с задней парты.

Я обернулся. Рита Сулима надула губки и косилась в сторону, напуская на себя грусть и разочарование.

– Риточка! – начал я оправдательную речь. – Тебе сладкое нельзя, а то будешь толстая и некрасивая!

Поняв, что попал в смысловую ловушку, я смолк.

– Правильно, – вздохнула Дворская с нарочитой печалью, – пусть лучше Инночка заплывает жирком…

– Девочки, я этого не допущу! – твердо пообещал я. – Буду лично следить за объемами ваших талий!

– Одних лишь талий? – промурлыкала Рита, подаваясь вперед.

Выдержав взгляд ее непроницаемо черных, завораживающих, затягивающих глаз, я набрал воздуху в грудь, чтобы высказаться, однако ничего нейтрального, подобающего примерному поведению в школе, не нашел. На язык так и просились ответы в духе «детям до 16», но я смолчал. Опустил глаза и криво усмехнулся.