Книга Надежда смертника - Дэвид Файнток

Только тогда я снял свой скафандр и избавился от невыразимо грязной одежды под ним.

Кто-то закутал меня в шерстяное одеяло и проводил до ванной. Я плакал все время, пока мылся.

Затем я вышел, хлюпая носом, и опять кто-то завернул меня в одеяло и проводил в приемную Адмиралтейства. Я нашел там отца, разговаривавшего с господином Торном.

– Ты не представляешь проблемы, с которой столкнулся Кан. Из-за тебя на большей части Европы не работали телефоны.

Отец обессиленно закрыл глаза.

Торн добавил:

– Я услышал только конец его выступления. До тех пор, пока Эд не позвонил, меня… ничего не интересовало.

– Довольно резкое и внезапное изменение точки зрения на проблему.

– У меня? О, ты имеешь в виду Кана. – Лицо Торна прояснилось. – Он согласился на весь твой план действий. Отступление войск ООН, амнистия всем, поставки воды начнутся с понедельника. Конечно, под охраной полиции. Он утверждает, что чрезмерно жесткие действия осуществлялись по приказу Лисон и ее окружения, в то время как он был не в курсе происходящего, находясь вне пределов досягаемости.

– Кто-нибудь будет должен помочь Чангу договориться с нижним населением. Его самообладание несколько поизносилось.

– Да.

– Итак, тогда… – Отец бросил взгляд на закрытую решетку кабинета. – Кто меня арестует? Эд Вилкес?

– О чем ты говоришь?

– Не играй со мной. Что за обвинение предъявлено мне? В мятеже?

– Ну, это вопрос, относящийся к амнистии. Капитан Вилкес!

Решетка раздвинулась. Вилкес замер на пороге.

– Да, сэр?

– Какова формулировка приказа об амнистии?

– Разрешите мне принести распечатку, – Через мгновение капитан вернулся и зачитал:

– «…Предоставляю полную амнистию всем лицам, гражданским и военным, за какое-либо и все деяния, касающиеся беспорядков в Нью-Йорке и его окрестностях…»

Отец сдвинул брови.

– Но я сказал…

– Разрешите мне закончить, «…военные меры противодействия, уничтожение имущества, смерть лиц», и так далее и тому подобное.

– Исключая меня! Я ясно дал понять…

– Да. Я записал и зарегистрировал наш разговор полностью; он доступен, в случае если кто-нибудь заинтересуется. К сожалению, из-за неразберихи я не сумел записать ту часть, в которой…

– Ты что? – Отец вскочил. – Черт побери, Джефф…

– Это была всего лишь оплошность, – раздражительно произнес Торн. – Под давлением человек чего только не сделает!

– Оплошность. – Отец с гримасой отвращения отвернулся.

Глаза Торна наполнились слезами. Он пересек комнату, обнял отца.

– Идите с Богом, господин Генеральный секретарь.

– И ты, Джефф.

– Мы скоро приземлимся. Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – я хотел было продолжить, но стюард всем своим видом демонстрировал, что он не был столь разговорчив.

Отец протер глаза.

– У меня ужасно болит голова.

– Так и должно было быть.

– Или хуже. Думаешь, у меня по-прежнему мозги на месте?

Улыбка стюарда выглядела неуклюжей.

– Я уверен, что вы совершенно здоровы, – тихо сказал он и пошел дальше.

Я отпустил руку отца, которая довольно долго теребила мою новую накрахмаленную рубашку. Голубой не был моим любимым цветом, но я был благодарен за то, что мне не пришлось ехать обнаженным.

Я сказал отцу:

– У меня была самая настоящая истерика. – Как будто речь шла о ком-то другом!

– Смерть – неприятная вещь. Это нормальная реакция.

– Но ты не боялся.

– О, ерунда. – Он откинулся назад в кресле. – Я только не был до такой степени… громким.

Презирая самого себя, я вымученно улыбнулся. Через некоторое время я отважился спросить:

– Почему мы летим в Нью-Йорк, вместо того чтобы отправиться домой?

– У меня есть… незаконченные дела.

– Ты думаешь… – Я сжал руку отца. – Ты будешь так же рад, как и я, вернуться в резиденцию? К уединению за нашими стенами?

– Уединение. Я хотел бы этого. – Тон его голоса был печальным. – Больше, чем чего-нибудь в мире.

Вертолет приземлился на плоскую крышу башни Франджи в ослепительном сиянии сотен огней голографических камер. В углу, около лифтов, нас ждала мама, ее рука лежала на плече старого господина Чанга. Он выглядел как тяжелобольной человек, она – измученной и мрачной. Я судорожно сглотнул, напуганный расплатой, ожидавшей меня впереди.

Лопасти винта вертолета замедлили свое вращение. Генерал Рубен сказал что-то сенатору Боланду, прикрывая рот рукой, и сделал знак солдату, чтобы тот выдвинул лестницу.

Когда дверь отъехала в сторону, отец крепко схватил мою руку.

– Сэр, вы не должны держать меня. Я не убегу.

– Ты уверен в этом?

– Клянусь Господом Богом, сэр! – Я выдержал его пристальный взгляд. Спустя долгую минуту, удовлетворенный, он отпустил мою руку и вошел в легкий вечерний туман.

Толпа журналистов и должностных лиц ринулась вперед. Они старались прикоснуться к нему, сунуть ему в лицо камеры и микрофоны.

Я ожидал, что он оттолкнет их в сторону в ярости, но он улыбнулся и расправил плечи. Вспышки огней усилились.

Когда на какое-то мгновение возникло затишье, сенатор Боланд сделал шаг вперед, его сын Роб остался на месте.

– Добро пожаловать назад, капитан Сифорт. Вы покорили мир.

Отец кивнул, но прошел мимо него и не остановился, пока он не достиг ограждения. Опираясь одной рукой на стальной поручень, он повернулся, намереваясь обратиться к толпе журналистов.

– Какие чувства вы испытали…

– Вы знали, что Генеральный секретарь Кан отступит?

– Были ли вы…

– Будете ли вы…

Я пробивал себе дорогу сквозь толкающуюся людскую массу к дальнему углу плоской крыши. Господин Чанг бегло осмотрел меня.

– Чако, – сказал он.

– Не-а. Фити.

По его губам скользнула легкая улыбка.

– Должно быть, смутил та.

Я повернулся к маме. Ее лицо было каменным. Я положил свою голову к ней на грудь, мои руки обхватили ее и соединились за ее спиной.

Прошла целая минута. Наконец мамина рука коснулась моего затылка и медленно погладила меня по шее. Спустя некоторое время я высвободился из объятий.

– Я должен послушать, – сказал я, – сейчас же вернусь обратно. – И начал протискиваться сквозь толпу.