Книга Без жалости - Том Клэнси

— Проклятье! — прочитав донесение, по-английски произнес Глазов в тиши своего кабинета, помещавшегося на четвертом этаже. Выходит, у «Кассия» есть приятель в аппарате Совета по национальной безопасности, прямо в Белом доме? Немудрено, что некоторая информация, поступавшая от него, такого уровня, что Георгию Борисовичу самому пришлось лететь в Лондон, чтобы лично завершить вербовку этого агента. Высокопоставленный офицер КГБ выругался про себя. «Кассий» скрыл от него эту информацию, надеясь, наверно, потрясти руководителя американской агентурной сети. Капитан Егоров — офицер КГБ, поддерживающий связь с «Кассием», — невозмутимо выслушал его и описал свою первую встречу с американцем в мельчайших подробностях, как и следовало.

— "Зеленый самшит"... — пробормотал Глазов. Просто шифрованное название операции, выбранное американцами безо всякой причины, как это у них принято. И тут же возник вопрос: следует ли сообщить об этом вьетнамцам. Это было уже не оперативное решение, а политическое, и принимать его нужно немедленно. Полковник снял телефонную трубку и позвонил начальнику своего управления. Генерал был дома, и настроение у него сразу испортилось.

* * *

Рассвет здесь казался каким-то неопределенным. Окраска облаков изменялась от синевато-серой до дымчато-серой, по мере того как присутствие солнца становилось все более заметным, хотя оно не появится на местном небосклоне до тех пор, пока область низкого давления не уйдет на север, в сторону Китая, — так по крайней мере утверждали синоптики. Келли поглядывал на часы, все замечая и запоминая. Всего было сорок четыре охранника, плюс четыре офицера и, может быть, один-два повара. Все кроме тех, кто находились на вышках, выстроились на плацу для утренней гимнастики. Многим было нелегко проделывать упражнения, один из офицеров — старший лейтенант, судя по знакам отличия на погонах, — даже передвигался, опираясь на палку, да и рука у него, по-видимому, тоже еще не зажила, раз он с таким трудом ею пользовался. Что у тебя за раны? — подумал Келли. Хромой и раздраженный сержант проходил вдоль длинных шеренг выстроившихся солдат, ругаясь с пылом, который явно демонстрировал длительную практику. Через призмы бинокля Келли следил за выражением лиц рядовых, мимо которых уже прошел хромой ублюдок. Мимика и насмешливые улыбки северо-вьетнамских солдат делали их похожими на людей, что совсем не нравилось Келли.

Утренняя гимнастика длилась полчаса. После этого солдаты отправились на завтрак — строй рассыпался, превратившись в невоенную, разболтанную толпу. Как и ожидалось, охранники на вышках большей частью смотрели внутрь лагеря, причем, как правило, опираясь на локти. Похоже, автоматы их не были заряжены — патроны находились в обоймах, что было вполне разумной предосторожностью, однако в решающую минуту она могла оказаться для них роковой — этой ли ночью или следующей, в зависимости от погоды.

Келли еще раз посмотрел по сторонам. Не следует целиком концентрировать свое внимание на цели. Теперь он больше не будет двигаться, даже под прикрытием рассеянного дневного света, наступившего с приходом утра, но время от времени Келли все же поворачивал голову и прислушивался. Запоминал птичьи голоса, привыкал к ним, чтобы всякая перемена сразу же привлекла его внимание. На дуле его автоматического карабина висела зеленая тряпка, шляпа защитного цвета с обвислыми полями скрывала очертания его головы за кустом, маскировочная окраска делала невидимым лицо, — а все вместе превращало Келли в частицу этой теплой и влажной среды. Интересно, почему люди воюют из-за этого проклятого места? — подумал он. Келли уже чувствовал, как по его коже ползают насекомые. Отчасти его спасал лишенный запаха репеллент, но он действовал не на всех насекомых, и неприятное ощущение от ползающих по нему существ усугублялось недозволенностью резких движений. В местах, подобных этому, любая оплошность может оказаться роковой. Он так много забыл за прошедшие годы. Подготовка к операции была нужной и полезной, но за короткое время невозможно восстановить все утраченные навыки. Ничто здесь не может избавить от чувства реальной опасности, и Келли ощущал, как быстро бьется его сердце, — это может истощить силы, даже если он будет лежать совершенно неподвижно. Ты всегда помнишь об этом, хотя и не до конца.

Пища, питание, сила. Он сунул руку в карман, медленно и осторожно, и достал оттуда пару питательных таблеток. По своему желанию Келли никогда не стал бы есть ничего подобного, но сейчас это было необходимо. Зубами он сорвал пластмассовую обертку и принялся медленно их пережевывать. Сила, поступавшая в его тело от этих таблеток, являлась в равной степени психологической и реальной, но оба фактора были полезными, поскольку телу нужно справляться и с усталостью и со стрессом.

В восемь часов произошла очередная смена караула. Сменившиеся спустились с вышек и отправились завтракать. Двое солдат заняли пост у ворот, их лица выражали очевидную скуку еще до того, как они приблизились к своему объекту. Они стояли в ожидании транспорта, который, наверно, никогда не появляется в этом заброшенном лагере. На плацу выстроились рабочие группы, и выполняемое ими дело казалось таким же бесполезным Келли, как и тем, кто выполнял его стоически и не спеша.

* * *

Полковник Гришанов проспал до восьми часов. Прошлой ночью он работал допоздна, и, хотя намеревался встать пораньше, только сейчас к своему неудовольствию обнаружил, что привезенный им с собой механический будильник окончательно вышел из строя, пораженный непреодолимой коррозией, вызванной этим проклятым климатом. Десять минут девятого, увидел он, взглянув на свои штурманские часы. Проклятье. Придется обойтись без утренней пробежки. Скоро для этого станет слишком жарко, и к тому же походило на то, что дождь не стихнет весь день. На своем походном армейском примусе Гришанов приготовил чай. Снова нет утренней газеты, снова никаких сообщений о результатах футбольных матчей, никаких театральных обзоров, отчетов о новой постановке балетного спектакля. Ничего нет в этом проклятом месте, что бы могло как-то развлечь его. Какой бы важной ни была поставленная перед ним задача, полковник Гришанов, как и всякий человек, нуждался в том, чтобы отвлечься, хотя бы на короткое время. Тут нет даже приличного туалета. Он уже привык к этому, но все равно все это тяжко. Господи, как хочется вернуться домой, услышать родную речь, снова оказаться среди культурных людей, с которыми можно поговорить. Гришанов нахмурился, взяв бритву и глядя на себя в зеркало. Впереди еще месяцы работы, а он ноет, как новобранец. Нельзя позволять себе этого.

Его мундир нуждался в чистке и глажке. Воздух был таким влажным, что свежая хлопчатая форменная рубашки мигом превращалась в подобие мятой пижамы. Он уже донашивал тут третью пару ботинок. Полковник поднес к губам стакан чая, одновременно просматривая записи, сделанные во время допросов прошлым вечером. Одна работа и никаких развлечений.., однако он уже опаздывает. Гришанов попытался закурить, но спички отсырели. Ничего, можно прикурить и от примуса. Куда он дел зажигалку..?

Впрочем, у его работы были и положительные стороны. Вьетнамские солдаты приветствовали его с уважением, едва ли не с благоговением — за исключением коменданта лагеря, майора Вина, этого мерзкого подонка. Из уважения к союзнику по социалистическому лагерю полковнику Гришанову выделили ординарца — это был низенький, одноглазый, неграмотный крестьянский парень, умевший заправлять постель и выносить по утрам помойное ведро. Полковник покидал свою комнату с уверенностью, что по его уходе ее приведут в порядок. Ему предстояла важная работа. Исключительно важная, она возбуждала у него профессиональный интерес. И все-таки он готов был на убийство ради «Советского спорта» по утрам.