Книга Юрий Поляков. Последний советский писатель - Ольга Ярикова

Вообще «Замыслил я побег…» — своего рода ироническая сага, в которой перед нами проходят десятки ярко выписанных характеров, судеб, вращающихся вокруг семьи Башмаковых. Почти за каждым характером — социально-нравственное явление. К явным удачам автора я бы отнес и Катю Башмакову, и Борьку Слабинзона, и его деда-генерала Бориса Исааковича, и настоящего полковника Анатолича, и такого узнаваемого Нашумевшего Поэта, и парторга — дворянина Волобуева-Герке, и революционера-инвалида Верстаковича, и жесткого «нагибателя» эпохи Аварцева, и еще многих других героев поляковской саги… А безногий фронтовик Витенька, чью тележку разломал в детстве Башмаков, Витенька, в конце романа вырастающий в буквальном смысле до раблезианских размеров и протягивающий огромную ладонь, чтобы спасти погибающего «эскейпера», — чем это не символ эпохи победителей, подло поверженной, но все же великодушной к слабым, неверным наследникам?

Так зададимся все-таки вопросом: открыть и вживую показать нового социального героя — это для писателя много или мало? И стоит на это обращать внимание критике или же умолчать и этот очевидный факт? Я в общем-то догадываюсь, почему критики не любят Ю. Полякова. Нелегко понять, как ему удается совмещать в одном повествовании сразу несколько эстетических, событийных, жанровых, идейных слоев. Его книги легко и весело прочитываются на профаническом уровне, но они же могут быть прочитаны в довольно сложном философско-знаковом аспекте. Вот и в этом романе — на фоне заурядной семейной драмы развернута целая энциклопедия русской жизни последних десятилетий: от Брежнева до Ельцина, от застоя — до разгрома. Развернута в едином, живом, оформленном блестящим языком потоке. О языке поляковской прозы нужно вообще писать отдельно, ведь его тексты уже давно разносят на цитаты, а его неологизмы входят в общенациональный язык. И еще очень важно: в его прозе нет партийного надрыва, а есть неизменно глубокий, ироничный и очень здравый смысл. Вот отчего я считаю роман Ю. Полякова «Замыслил я побег…» явлением в современной русской прозе».

«В последнее время часто говорили, что литература наша не реагирует адекватно на современную действительность, — писал в «Литературной России» Юрий Рябинин. — Потому что действительность эта настолько непостижима и абсурдна, что даже литература растерялась. Многие писатели замолчали. Кто-то укрылся в разных отвлеченных жанрах — в лучшем случае в исторической прозе, а то и вовсе во всяких «крими-фэнтези». Еще хуже, когда иной автор замахивается на роль рупора эпохи, а выходят у него частушки или анекдоты, раздутые до размеров романа, этакие сочинения на злобу дня, столь же ценные, как дилетантские поздравления в стихах ко дню рождения.

Но, похоже, период растерянности литературы отступает. Потому что уже иногда появляются произведения, в которых нынешнее безвременье не только изображается отчетливо и без прикрас, но и по-настоящему глубоко анализируется, объясняется: а почему же это происходит с нами и с нашей страной? где выход? в чем разгадка?

Роман Юрия Полякова «Замыслил я побег…» — одно из таких произведений.

Для того чтобы изобразить жизнь всего нашего общества на протяжении последних десятилетий, автор строит свое повествование как рассказ об одной семье. Причем жизнь главного героя — Олега Трудовича Башмакова — прослеживается с самого его детства. Этот Олег Трудович поистине был рожден для счастья. Сыну вполне бесперспективных, незначительных во всех отношениях родителей, ему выпадает почему-то удача за удачей. Он заканчивает престижный институт, он необыкновенно счастливо и выгодно женится: жена состоит из одних достоинств, а тесть вдобавок еще «сидит на дефиците», как раньше говорили; он с помощью тестя занимает вначале одну синекуру, затем другую. Это не говоря уже о всяком сопутствующем материальном тлене, без которого был немыслим престиж по-советски: дом — полная чаша, загранпоездки, дежурные возлюбленные, выгодные связи и т. д. и т. п. Одним словом, жизнь его устраивается с точки зрения советского обывателя сверхидеально.

Но приходят другие времена. И очень многие, кто прежде чувствовал себя вполне комфортно, не вписываются в новые правила жизни. Но здесь Юрий Поляков делает замечательное наблюдение: перемена общественно-политического устройства нашего государства и даже переоценка в некоторых случаях моральных ценностей вовсе не обязательно сопровождаются сменой тех представителей истеблишмента, кто исповедовал старые моральные ценности и кто стоял на страже прежнего нашего общественно-политического устройства. У Полякова в романе проходят несколько персонажей, которые были в обойме «до», но и которые остаются на плаву «после». Особенно в этом ряду выделяется фигура парторга НПО «Старт» Волобуева, который в 60-е по заданию райкома ходил по Москве с ножницами и стриг патлы стилягам, в брежневскую эпоху стоял на страже чистоты партийных рядов от неблагонадежных, с его точки зрения, лиц, для чего проверял, а не импортный ли лейбл на пиджаке у кандидата, но вдруг в конце 80-х вспомнил, что по материнской линии он восходит к старинному дворянскому роду фон Герке, и пожелал отныне именоваться Волобуевым-Герке, а после закрытия за ненадобностью НПО уже просто — фон Герке, «естественно, монархист», сделался заместителем директора департамента кадров в коммерческом банке.

С другой стороны, в новое время удивительным образом не вписываются те, кто не имел никаких перспектив и при старых порядках. И здесь Полякову удается изобразить самый, пожалуй, колоритный образ — инженера Каракозина. Это тот самый советский джинсовый интеллигент, кухонный вольнодумец, любитель походов и бардовской песни, которому по плечу решительно все — от обивки дверей до завоевания сердец недоступных, своевольных красавиц, но который не может только заставить себя делать вид, будто он не замечает, что король голый. И когда начинаются перемены, он принимает в них активнейшее участие. Он находится на острие событий. Казалось бы, вот оно, его время, наступило. Если раньше человек такого типа жил по-настоящему, дышал полной грудью лишь вне государственного присмотра — где-то, скажем, в лесу у костра или на той же кухне, то теперь он может открыто, во весь накал реализовать себя. Теперь он наконец может быть социально значимым. Не тут-то было. Едва подернулась тиной демократическая мешанина, снова революционеры Каракозины оказались на своих кухнях, а хозяевами жизни стали Волобуевы-Герке, Верстаковичи, Докукины, Юнаковы, Аварцевы — целая череда образов, срисованных Поляковым с натуры».

Александр Неверов в газете «Труд» писал: «Замыслил я побег…» — своего рода краткая энциклопедия нашей жизни двух последних десятилетий. Здесь Поляков в полной мере проявляет себя «гротескным реалистом» — так он сам и критики определяют этот творческий метод. Гротеска, абсурда и вправду хватает в нынешней повседневности, так что порой автору и выдумывать особенно не надо — достаточно художественно воспроизвести ту или иную жизненную ситуацию».

Однако А. Зверева в «Книжном обозрении» оценила роман как явную художественную неудачу: «Скучны и предсказуемы, как американский секс, и романы Юрия Полякова. Романы районного масштаба». Правда, в том же номере газеты опубликована и другая оценка: «…И все же Поляков попытался, и успешно, на мой взгляд, осуществить замысел многих стремящихся к беллетристическим лаврам — создать бестселлер, где и мысль философская и житейская, где чувства духовные и плотские в едином неразрывном целом, — писал Юрий Никонычев. — Я думаю, за ним потянутся новые писатели, которые уже напрочь избавятся от андеграундских нечистот и начнут писать оверграунды, то есть о том, что наверху, что перед глазами, а не в клоаке сизых кишок».