Книга Записки князя Дмитрия Александровича Оболенского. 1855 – 1879 - Дмитрий Оболенский

Не опять ли хоронить собрались мы сегодня, но уже не человека, а миллионы людей, целые страны — свободу болгар, независимость сербов? Хоронить великое, святое русское дело, заветы и предания предков, наши собственные обеты, хоронить русскую славу, русскую честь, русскую совесть?

Нет, нет и нет… Скажите вы все, здесь собравшиеся, неужели это не сон, не просто страшные грезы, хотя бы и наяву? Неужели и впрямь на каждом из нас уже горит неизгладимое клеймо позора? Не мерещится ли нам все то, что мы видим, слышим, читаем?

Или наоборот, прошлое было грезой? Галлюцинация, не более как галлюцинация все то, чем мы утешались и славились еще менее полугода тому назад… и пленные турецкие армии под Плевной, Шипкой и на Кавказе, и зимний переход русских войск через Балканы, и геройские подвиги наших солдат, потрясшие мир изумлением, и торжественное шествие их вплоть до Царьграда, — эти необычайные победы, купленные десятками тысяч русских жизней, эти несметные жертвы, принесенные русским народом, эти порывы, это священнодействие народного духа, — все это сказки, миф, порождение распаленной фантазии, может быть, даже измышление «московских фанатиков»? Не было ни побед, ни победоносных вождей, ни пролитой русской крови, ни избиения турками христиан, ни избавления русскими христиан… Однако же полсотни тысяч солдат, раненных, больных, изувеченных, призреваются теперь на всем пространстве России, однако победоносные вожди возвратились и всенародно, во свидетельство русских побед возведены в сан фельдмаршалов[369]… Это уже, кажется, не мечта, а действительность. Однако еще недавно, в самом Петербурге, с флагами, пением народного гимна на улицах, с торжественным молебном и пальбою из Петропавловской крепости праздновалось официальное обнародование Сан-Стефанского договора, скрепленного подписью нашего Кабинета и ныне разрываемого в клочки.

Но если все это было, возможно ли же быть тому, что есть, что творится теперь там, на Конгрессе, что служит прямым отрицанием, противоречием, надругательством всему бывшему? Ужели хоть долю правды должны мы признать во всех этих корреспонденциях и телеграммах, которые ежедневно, ежечасно на всех языках, во все концы света разносят теперь из Берлина позорные вести о наших уступках и, передаваясь в ведение всего народа, ни разу не опровергнутые русской властью, то жгут его стыдом и жалят совесть, то давят недоумением. Какую же картину рисуют перед ним все эти публичные сказания? Ты ли это, Русь-победительница, сама добровольно разжаловавшая себя в побежденную? Ты ли на скамье подсудимых, как преступница, каешься в святых, подъятых тобою трудах, молишь простить тебе твои победы? Едва сдерживая веселый смех, с презрительной иронией похваляя твою политическую мудрость, западные державы, с Германией впереди, нагло срывают с тебя победный венец, преподносят тебе взамен шутовскую с гремушками шапку, а ты послушно, чуть ли не с выражением чувствительнейшей признательности, склоняешь под нее свою многострадальную голову…

Ложь, если в таком чудовищном образе и представляется Россия из берлинских писем и телеграмм, то самая чудовищность служит лучшей порукой, что этому не бывать. Не то чтобы мы сомневались в справедливости сообщений о замыслах и притязаниях Англии с Австрией, руководимых пресловутой маклерской честностью[370] германского канцлера. Нисколько. Кривде и наглости Запада по отношению к России и вообще к Европе Восточной нет ни предела, ни меры этой исторической аксиомы, как и никаких уроков истории не ведают только русские дипломаты да петербургские руководящие сферы…

Более чем вероятными — увы — признаем мы также сообщения о действиях наших представителей на Конгрессе: навеки не забыть нам услуг, оказанных русской дипломатией России в эти последние два года. Но каких бы щедрых уступок во вред России и к выгоде наших врагов ни натворили русские дипломаты, разве Россия, в лице своего верховного представителя, сказала свое последнее слово? Не верим, чтобы все эти щедроты на счет русской крови и чести были одобрены высшей властью; не верим и не поверим, пока не появится о том официальное правительственное извещение.

Но даже и предположить подобное извещение было бы преступлением против достоинства власти…

И в самом деле, мыслимо ли, чтобы весь этот колоссальный абсурд, эта ошеломляющая нелепость решений Конгресса, это сплошное надругательство над Россией могло бы когда-либо стать совершившимся фактом?..

Посудите сами: из-за чего возгорелась война, из-за какого ближайшего повода? Из-за турецкой повальной резни, совершенной над населением Болгарии. Какая главная возвещенная задача войны? Вырвать болгарское племя из-под турецкого ига. Никакая и никогда война не возбудила такого всеобщего на Руси сочувствия и одушевления, не вызвала столько жертвоприношений любви, не заслужила названия «народной», как именно эта война, благодаря именно этой задаче. При переходе наших войск через Дунай императорская прокламация объявляет болгар свободными. Немедленно, по высочайшей воле, полагается[371] правильное начало гражданской организации края и всюду, по мере его занятия, вводится нами не временное военно-полицейское, а прочное гражданское управление. После исполинских усилий русские войска преодолевают Балканы, русские власти водворяют новый строй и по всей южной Болгарии. Сан-Сте-фанским договором, скрепленным подписью императора России и подписью самого турецкого падишаха, вся Болгария по обе стороны Балкан возводится в княжество. Российский императорский верховный комиссар торжественно водворяется в главном южно-болгарском городе Филиппополе и делает уже приготовления к созыву народного собрания…

Поверила, наконец, несчастная страдалица-страна своему избавлению, с радостью отдалась вере в свою будущность, вздохнула свободно — и вдруг… С соизволения той же самой великодушной избавительницы России, как по живому телу, распиливается Болгария на две части, и лучшая и плодороднейшая ее часть, та именно, которая наиболее истерзана, осрамлена турецкими зверствами, возвращается в турецкое рабство… Русские же победоносные войска, те самые, что ценою своей крови добыли свободу Болгарии, приглашаются вновь закрепостить их побежденному извергу и, так сказать, собственноручно отвести христианских жен на поругание, детей на посрамление, всех на лютую турецкую месть за то, что верили в русскую власть, за братское сочувствие к русским…

А еще в Петербурге, как пишут в газетах, многое множество легкомысленной военной молодежи и всяких государственных недоростков, вращающихся в петербургских гостиных, позволяют себе повально глумиться над болгарами и бранить их недостаток будто бы доверия и радушия к русским… Не говоря уже о том, как несправедливо, как бессердечно относиться таким образом на оснований частных случаев огульно ко всему народу, да еще к народу нравственно забитому, удрученному пятивековым гнусным рабством, спрашиваешь их: как, по их мнению, после всех наших торжественных и нарушенных обещаний достойны оказываемся мы любви и доверия болгар?..