Книга Правила Дома сидра - Джон Ирвинг

— Она умеет обращаться с ножом гораздо лучше, чем ты, — сказал он Глине.

— Знаю, — ответил тот.

— Почти лучше всех. А кто ее научил?

— Ты, — ответили оба в один голос.

— То-то, — сказал мистер Роз. — Потому она и владеет им лучше всех. После меня, конечно.

Медленно, прижимая к себе одеяло, так, чтобы оставалось открытым лицо, мистер Роз, не разгибая коленей, повалился на бок.

— Я устал так сидеть, — сказал он. — И хочу спать.

— Куда она тебя? — опять спросил Глина.

— Не думал, что это будет так долго, — сказал мистер Роз. — Кажется, что течет быстро, а прошел целый день.

Когда Гомер с Персиком подъехали, вокруг мистера Роза стояли уже все сборщики. Гомер подошел к нему; мистеру Розу оставалось сказать всего несколько слов.

— Ты, Гомер, тоже нарушил правила, — промолвил он тихо. — И ты знаешь, что я чувствую. Скажи, знаешь?

— Знаю.

— Точно, — сказал мистер Роз и усмехнулся.

Нож вошел под правое подреберье. Гомер знал, такой ножевой удар снизу вверх оставляет в печени глубокую рану, которая может кровоточить часами. Скорее всего, кровотечение у мистера Роза несколько раз прекращалось. Как правило, кровь из таких ран течет очень медленно.

Мистер Роз умер на руках у Гомера — не успели еще Кенди с Анджелом подъехать к дому сидра. Но долго спустя после бесследного исчезновения Роз Роз. Перед смертью он как-то исхитрился сунуть в рану собственный нож. И обратился к Гомеру с последней просьбой — сообщить полиции, что он сам покончил с собой. Что, в общем, было близко к истине, иначе чего бы он истек кровью, ведь рана-то была несмертельная.

— Моя дочь убежала, — сказал он, обращаясь ко всем. — Я так расстроился и всадил в себя нож. Скажите все: «Так оно и было», — приказал он. — Я хочу это слышать.

— Так оно и было, — сказал Глина.

— Ты сам себя убил, — сказал Персик.

— Так оно и было, — сказал Котелок.

— Ты это слышишь? — спросил мистер Роз Гомера.

Так Гомер и сообщил в полицию. Так полиция и зарегистрировала смерть мистера Роза. В соответствии с его желанием, согласно неписаным правилам дома сидра. Роз Роз, конечно, преступила правила. Но все в «Океанских далях» знали, что мистер Роз и сам их преступил, посягнул на родную дочь.

В конце страды, одним серым утром, когда с океана дул пронзительный ветер, лампочка на кухне дома сидра, раз-другой мигнув, погасла, и серые ошметки яблочного жмыха на дальней стене, у которой стояли пресс с дробилкой, стали казаться черными осенними листьями, принесенными сюда беснующимися порывами ветра.

Сезонники в доме сидра собирали скудные пожитки. Гомер раздавал премиальные, Анджел пришел проститься с Персиком, Глиной, Котелком и со всеми другими. Уолли договорился с поваром, что через год он привезет бригаду сборщиков. Уолли был прав — мистер Роз был единственный, кто умел читать и хоть сколько-то писать. Глина сказал, что он всегда думал, исписанный лист бумаги, приколотый на кухне, — правила обращения с электричеством.

— Он ведь всегда висит у выключателя, — объяснил он Анджелу, — ну я и думал, что это про свет.

Другие — они тоже не умели читать — просто не заметили этого листка.

— Глина, — потупившись, проговорил Анджел, — если ты когда увидишь ее…

— Я ее не увижу, Анджел, — прервал его Глина. — Она уже далеко.

Скоро и они были далеко. И Анджел уже никогда не увидит ни Глину, ни Персика. Вернется только Котелок. Но быть главным у него не получится, как обнаружит через год Уолли; Котелок был повар, не сборщик, а старшему в бригаде полагалось работать в садах со всеми вместе. Хотя он подобрал неплохую бригаду, но они не подчинялись ему беспрекословно. Никогда в «Океанских далях» больше не было такого старшего, как мистер Роз. Уолли пробовал потом нанимать канадцев, Канада все-таки ближе к Мэну, чем обе Каролины. Но франкоканадцы были народ неспокойный и пьющий. И Уолли частенько приходилось вызволять кого-нибудь из тюрьмы.

Однажды Уолли нанял семейную бригаду. Они привезли с собой кучу детей и брюхатых женщин, а беременная на дереве — вид не для слабонервных. На кухне у них вечно что-то варилось и жарилось, однажды чуть не случился пожар. А когда мужчины работали на прессе, они позволяли детям плескаться в чане с яблочным соком.

И Уолли в конце концов остановился на ямайцах. Они были мирные, приветливые, работящие. Привезли с собой национальную музыку, пристрастие к пиву, которого не скрывали (и умеренное к марихуане). Ямайцы умели обращаться с яблоками и никогда друг с другом не ссорились.

И после того лета, когда был убит мистер Роз, никто никогда не сидел на крыше дома сидра — никому не приходило в голову. И никто никогда не вывешивал на кухне у выключателя листка с правилами.

Все последующие годы только один человек, Анджел Бур, забирался иногда на крышу, он любил оттуда смотреть на едва видимый вдали океан, и еще он вспоминал давний осенний день 195… года, когда Глина и все остальные покинули «Океанские дали» и они с отцом остались в доме сидра одни.

— Пойдем посидим на крыше, — сказал отец. — Пора тебе знать все.

— Еще одна маленькая история? — спросил Анджел.

— Я ведь сказал «все», — поправил его Гомер.

Был холодный ноябрьский день, с океана дул сырой просоленный ветер, но отец с сыном долго не спускались с крыши. История была длинная, И Анджел задавал много вопросов.

Проезжая в джипе мимо дома сидра и увидев отца с сыном на крыше, Кенди забеспокоилась, как бы они не замерзли. Но мешать им не стала. Понадеялась, что их согреет правда. Подъехав к амбару, ближайшему к конторе, попросила Эверета Тафта помочь ей поднять у джипа брезентовый верх. И вернулась в контору за Уолли.

— Куда мы едем? — спросил он, когда она усадила его в джип и укутала одеялом, как будто увозила за полярный круг. — На Северный полюс? — пошутил Уолли, не дождавшись ответа.

— На пирс отца, — ответила Кенди.

Уолли знал, что пирс Рея Кендела и все его хозяйство разметало взрывом по земле и воде, но ничего не спросил. Уродливый придорожный ресторанчик Баки Бина был уже закрыт на зиму, так что они были совсем одни. Кенди подогнала джип через пустую автомобильную стоянку к невысокой гряде камней, защищающей берег от океанских волн. Остановились почти у самого берега, рядом с грудой старых балок — все, что осталось от пирса Рея, где они с Уолли много лет назад так любили посидеть вечером.

В кресле Уолли по песку и неровностям не проедешь. В двух шагах круглился большой гладкий камень. Кенди на руках перенесла на него Уолли, усадила и закутала ноги одеялом. Сама села сзади, прижалась к нему, обхватив его бедра ногами, чтобы было теплее. Они сидели лицом к океану, к Европе, как на санках, которые вот-вот скатятся вниз.