Книга Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

Выплюнув горячую струю желчи, которая огнем жгла его горло, Филиппо охнул и сел на землю. Желчь снова поднялась к горлу, и он чуть не задохнулся от нее. Слезы бежали у него из глаз, а он беспомощно стоял на четвереньках и раскачивался. Мокрое пятно на лесной почве пахло так, как будто это были испражнения демона. Он мучительно закричал, осознавая, что это вышло из его внутренностей.

«Я потерян, – думал он. – Боже, почему ты меня оставил? Нет, это я оставил тебя…» Quo vadis, domine? Филиппо подозревал, что Петр, стоя тогда на том месте за границей Рима, где сегодня находится церковь Санта-Мария-ин-Пальмис, мог бы произнести еще что-нибудь; он упал бы на колени и умоляюще воскликнул бы: «Куда ты идешь, Господи? Пожалуйста, возьми меня с собой!»

Иисус послал Петра в его последний путь одного. Это было свойственно Богу – испытывать веру человека именно в тот момент, когда приходится выбирать между смертью и жизнью. Девушка, имени которой он не знал, решилась идти по пути, указанному ей Иисусом. Филиппо был уверен, что Генрих спрятал бы пистолет, если бы только она опустилась перед ним на колени и стала умолять его о пощаде. А он, Филиппо? Он сбился с пути праведного, хотя ему даже не пришлось делать выбор между жизнью и смертью.

Quo vadis, domine?

Он взвыл, услышав у себя в груди голос Виттории: «Туда» куда ты больше не можешь идти, Филиппо».

Он вспомнил о распятии в палате дворца в Праге. Он подумал о том, как убедил себя оставаться наблюдателем и попытаться взять себя в руки, только если все зайдет слишком далеко. Он осознал, что все уже зашло дальше некуда, а он так ничего и не сделал.

Иисус молился на горе Елеонской: «Господи, да минет меня чаша сия».

Филиппо позволил ей миновать.

Или он еще может схватить ее?

Он неожиданно понял, что идиотка смеется и хлопает в ладоши и пытается ему что-то сказать. Он посмотрел на нее снизу вверх, усталый и разбитый. Она куда-то указывала. Через некоторое время он понял, что она лепечет.

– Парсифаль? – переспросил он. – Почему Парсифаль?

Она протянула руку. Филиппо увидел, что она указывает на поляну, по краям которой росли мощные деревья. Откуда-то сбоку шла тропа, ведущая к поляне, а на ней можно было разглядеть ветхую хижину. Поблизости, на фоне густого леса, смутно виднелись наполовину погрузившиеся в землю холмы, похожие на древние могилы. Это была заброшенная хижина угольщика, а также оставшиеся кучи древесного угля, заросшие густой травой. Он фыркнул. Парсифаль и его одинокий ночлег в лесу были архетипами невинности. Филиппо знал, что в окрестностях Пернштейна нельзя найти никакой невинности. Почему именно эта история втемяшилась в мутный, разум девушки, оставалось для него загадкой.

Он с трудом встал на ноги. Генрих не говорил, куда ему двигаться дальше. Лошадь Филиппо отстала, И он совершенно потерял ориентацию. Он мог с тем же успехом пойти к старой хижине в надежде, что Генрих отыщет его там и возьмет с собой в замок. Но ирония, заключавшаяся в том, что ему нужен эмиссар дьявола, дабы он мог отыскать верный путь, показалась ему еще горше, чем желчь, мучившая его.

Когда Филиппо подошел поближе, он понял, что хижина была ветхой только в той части, где, очевидно, раньше размещались животные и птица – козы, куры, возможно, свинья, делившие одиночество с семьей угольщика. Жилая часть бы немного повреждена и перекошена, но крыша, как и глиняные стены, оказалась целой. Филиппо распахнул дверь и, наклонившись, вошел внутрь.

К его удивлению, в хижине была мебель: длинный узкий стол наверняка принесенный из другого дома, и два гладко очищенных наждаком чурбана высотой до колена, которые использовались вместо стульев. В углу он заметил большую кучу соломы на которой лежали старые одеяла. Девушка вошла в комнату сразу за ним. Она засмеялась и захлопала в ладоши. Филиппо прищурился: даже темный лес казался светлым в сравнении со старой хижиной без окон, куда свет проникал только через открытую дверь и через дыру в крыше над очагом.

Зазвенела цепь. Под одеялами что-то зашевелилось. Слишком пораженный, чтобы делать что-то еще, кроме как таращить глаза, Филиппо увидел, что на соломе кто-то лежит, и этот кто-то сейчас начал подниматься. Снова зазвенела цепь. Она протянулась от столба в полу к куче соломы и оканчивалась на лодыжке. Мужчина с растрепанными длинными волосами и бородой внимательно смотрел на него. Если бы Филиппо постарался представить себе лицо Парсифаля, легенду о котором он тоже знал, оно в точности походило бы на лицо пленника. Не того Парсифаля, который впервые встретил в лесу рыцарей и решил, что перед ним ангелы, а Парсифаля, которому никак не давался в руки Грааль и который бродил по стране подобно разочарованному призраку, отрекшемуся от всего, кроме одного: веры, что он исправит все, как только вновь получит шанс.

Пленник произнес звучным голосом:

– Приятно наконец увидеть незнакомые лица. Сядьте, устраивайтесь поудобнее.

Не успел Филиппо найти подходящие слова, чтобы ответить, как услышал стук лошадиных копыт. Через несколько секунд дверь снова распахнулась. Он испуганно обернулся.

В низком проеме, склонившись, стоял Генрих; глаза его были безумны. Не удостоив взглядом ни Филиппо, ни идиотки, он, тяжело ступая, подошел к пленнику и вытащил пистолет. Филиппо услышал щелчок взводимого курка. Пленник смотрел на Генриха с той же непреклонностью, которую Филиппо увидел в глазах девушки. На одно мгновение в голове Филиппо смешались две картины: гордо выпрямившаяся девушка с дулом у лба и сидящий на соломе пленник, на которого тоже был направлен пистолет.

– У меня для тебя есть сюрприз, – каркнул Генрих. – Честно говоря, я несколько иначе представлял себе все это, но такой вариант тоже ничего. Конец в любом случае тот же. Твой конец.

11

– Ты уже так долго обещаешь мне конец, что я почти начинаю предвкушать его, Геник.

Генрих ухмыльнулся.

– Прекратите… – охнул священник.

Генрих бросил на него косой взгляд и сказал:

– На этот раз я зарядил его, поп. Как тебе это? – Он посмотрел на пленника. – Принадлежишь ли ты к тем людям, которых можно убить только третьей пулей, Киприан? Моя третья пуля находится здесь.

Киприан Хлесль не отвечал. Генрих залез свободной рукой в камзол и бросил ему ключ. Киприан поймал его. Изольда большим и указательным пальцем изобразила пистолет. Большой палец рванулся вниз. Изольда крикнула: «Бах!» – и снова засмеялась.

– Расстегни цепь, – сказал Генрих. – И помни: одно неверное движение – и твой мозг разлетится по стене за твоей спиной.

Киприан расстегнул цепь и потер себе лодыжку. Генрих внимательно наблюдал за ним. Он чувствовал, что улыбка на его лице походила на улыбку сумасшедшего, но не мог не улыбаться.

– Сомкни браслет вокруг запястья и снова закрой замок.

Киприан приготовился сковать левое запястье. Генрих укоризненно защелкал языком и так сильно впечатал ему дуло в висок, что удар отбросил в сторону запястье пленника. Киприан моргнул из-за внезапной боли, затем сомкнул браслет вокруг правого запястья. Генрих убрал пистолет. На виске Киприана появилось белое кольцо, постепенно превращающееся в кровоподтек. Генрих чувствовал непреодолимую потребность в том, чтобы продолжить унижать Киприана. Взгляд его упал на фонарь. Он кивнул Филиппо.