Книга Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

Она опустила пистолет. Филиппо пораженно увидел, как за одно мгновение по ее лицу промелькнула целая буря чувств – неожиданность, облегчение, радость – а затем испуг, недоверие, страх и, наконец, ярость.

– Ты не выстрелишь, – твердо произнесла она, даже не подумав подчиниться.

Генрих взвел курок. Густой двойной щелчок неожиданно громко прозвучал во внезапно наступившей тишине. Филиппо слышал, как за его спиной напевает сидящая на земле девушка, – к этому времени ему уже стало ясно, что она идиотка. Глаза женщины в дорожном плаще сузились. Выдержав паузу, она уронила пистолет.

– Давай, – сказал Генрих, кивнув Филиппо.

Тот наклонился, поднял оружие непослушными пальцами и заглянул в пороховую полку.

Не заряжено, – заявил он, почему-то не удивившись, и отбросил оружие.

– Я очень скоро понял, что мы преследуем двух беглецов, – заметил Генрих, все еще прижимая пистолет к голове женщины. – я только не думал, что это ты. – С некоторым опозданием Филиппо понял, что голос Генриха дрожал от ярости и что она была не меньшей, чем у женщины, которой он грозил оружием. Он вдруг понял, что этих двух связывают настолько сильные чувства, что они могли бы зажечь весь кустарник.

Наконец женщина обернулась и отбросила капюшон. Филиппо увидел гриву вьющихся темных волос, обрамлявших юное лицо. Генрих еще несколько мгновений держал оружие направленным на нее, а затем опустил его. Ему это далось так тяжело, что рука у него задрожала.

– А я-то тебя любила, – сказала девушка.

Генрих пристально посмотрел на нее. Лицо его страшно покраснело. Пистолет снова медленно поднялся. Генрих, который дрожал все сильнее, внезапно закричал:

– Нет! – выкрикнул Филиппо и сделал шаг вперед. Он догадался, что сейчас произойдет. Но он был слишком медлителен.

Генрих прижал дуло к ее лбу. Лицо его исказилось, пока в нем не осталось ничего человеческого. Затем он нажал на спуск.

9

– Где ты научилась ездить верхом? – спросил Вацлав. Вот уже долгое время он пытался не обращать внимания на то, что у него так болел зад, как будто его целый день усиленно лупил какой-нибудь ландскнехт.

Агнесс слабо улыбнулась.

– Твой отец, твой дядя и я основали дело, – объяснила она. – Сначала мы все постоянно находились в разъездах.

– Я так и подумал. – Он смущенно указал на ее седло. Это было мужское седло.

– Есть два способа ездить верхом: быстро и уверенно – или в дамском седле. Мне всегда больше нравился первый вариант.

– Я надеялся, что по дороге нам встретится кто-нибудь, кто видел Александру.

– Я тоже. Но никто, похоже, не видел их. Судя по всему, они сторонились людей.

– Если… – начал Вацлав и снова замолчал.

Агнесс внимательно посмотрела на него.

– Нет, – ответила она. – Если бы что-то произошло, мы бы об этом услышали. – Ее голос звучал не так гневно, как она того хотела.

Вацлав опустил глаза и стал смотреть на лошадь» которая щипала траву. Он провел рукой под седлом. Шкура животного была все еще горячей и скользкой от пота. Ему казалось, что они прямо-таки пролетели весь путь над холмистой местностью к востоку от Праги, постепенно отдаляясь от города, и приземлились здесь, на дороге, к которой вплотную подступали лес и потемневшие холмы Моравии. Но тут боль во всем теле подсказала ему, что это был никакой не полет, а бешеная скачка, которая к тому же, напомнил он себе, пока не привела их к цели.

– Еще несколько мгновений, – заметила Агнесс. – у нас нет лошадей, кроме этих двух. Если мы их загоним до смерти это никому не поможет.

– Ты знаешь, куда нам ехать дальше? Я еще никогда не был в этих местах.

– Скоро мы должны подъехать к развилке. Недалеко от нее расположен старый монастырь – Фрауенберг или как-то так, я точно не знаю. Оттуда одна дорога ведет на юго-восток, в сторону Брюна, а другая – на юг, к Вене.

– Сколько нам еще ехать до Брюна?

– От развилки – еще один день.

– Мы поедем прямо туда?

– Да. Вилем снабдил нас рекомендательными письмами для каждого второго, начиная с главы правительства. Мы не должны попусту тратить время. Не говоря уже о том, что до самого города здесь ничего нет. На полпути дорога ответвляется на Пернштейн. Раньше это было крупное поместье, где мы могли бы найти союзников, но сегодня там почти никого не осталось. Его хозяин разорился.

Вацлав увидел, как лицо Агнесс вдруг окаменело, – наверное, она подумала о том, что фирма «Хлесль и Лангенфель» тоже разорилась.

– Жена рейхсканцлера Лобковича родом оттуда, – продолжила Агнесс, – но сейчас это нам тоже не поможет. Рейхсканцлер в Вене, и он вряд ли сумеет сделать для нас больше, чем уже сделал.

– Так, значит, мы едем прямо в Брюн. Стоит ли пытаться заночевать в монастыре?

– Нет, еще слишком рано. Мы не будем там останавливаться.

Вацлав кивнул. Он снова провел рукой под седлом, чувствуя, что уже сходит с ума от нетерпения.

10

Филиппо, спотыкаясь, брел по лесу. Он по-прежнему был растерян. Генрих просто спустил курок. Судя по его лицу, он испытывал ужасные мучения, но… все равно спустил курок. Филиппо был потрясен, увидев лицо человека, на котором отразилась борьба между добром и злом, битва за его собственную душу. И он был тем более потрясен, когда стал свидетелем победы его темной стороны. А девушка? Очевидно, она до самого конца смотрела Генриху в глаза. Она даже не вздрогнула, почувствовав холодный ствол пистолета, приставленного к ее лбу, хотя наверняка знала, что это последнее мгновение жизни, которое остается человеку между ударом курка по пороховой полке и возгоранием пороха от искры. Она просто пристально смотрела на него. У Филиппо создалось впечатление, что он смотрит, как демон убивает ангела. Он не стал медлить, когда чуть позже Генрих заорал, повернувшись к нему: «Исчезни! Бегом!» Он повернулся, схватил идиотку за рукав и убежал вместе с ней.

Спустя какое-то время Филиппо наконец остановился и прижался к дереву, чувствуя, как кружится голова. Находясь в Пернштейне, он особенно не задумывался, каково это – предать себя в руки дьявола. Теперь он знал это. Генрих продал душу дьяволу. Он, Филиппо, поступил так же. У него сдавило горло.

Да, в нем что-то жалобно простонало, когда он наблюдал за Валленштейном, но его чувства уже не имели значения. Те клирики в соборе Пассау, которые регулярно насилуют ребенка в исповедальне, ничем не лучше, а ведь они, несомненно, считают себя божьими людьми!

Разница, ответил он сам себе, в том, что до сих пор ты не принадлежал к ним. Теперь же ты очень близок к этому.

Когда Генрих спустил курок, раздалось громкое «Щелк!» Его пистолет тоже не был заряжен. Судя по выражению его лица, он не был бы доволен, если бы застрелил девушку. Вероятно, он собирался вырвать из нее жизнь голыми руками Филиппо не сомневался, что Генрих удушил ее, пока он, священнослужитель, католик, христианин, бежал оттуда прочь.