Книга Разведка Судоплатова. Зафронтовая диверсионная работа НКВД-НКГБ в 1941-1945 гг. - Сергей Чертопруд

18 мая 1946 г. в лесу в заброшенном бункере подполья возле села Волощизна Подгаецкого района Тернопольской области оперативно-войсковая группа МГБ УССР обнаружила часть архива «Смока» – бывшего референта СБ и руководителя краевого провода ОУН на Волыни Богдана Козака (убитого 8 февраля 1949 г. при попытке задержания в с. Петушки Ровенской обл.). Среди бумаг обнаружили письмо от имени «Провода ОУН на восточных украинских землях», адресованное «живому классику» украинской советской литературы Максиму Рыльскому.

В послании резко критиковалась великодержавная внешняя политика СССР, «коммунизация» Восточной Европы, действия советской власти на Украине, приведшие к голодомору, эксплуатации рабочих, насильственной русификации. Крепко досталось и «оплаченным трубадурам-поэтам» из Союза писателей УССР и лично Максиму Тадеевичу: «Вы настоящий образец украинской продажности. Кто, как не вы, получил орден Трудового знамени, звание лауреата, академика, народного поэта. В день празднования вашего пятидесятилетия получили орден Ленина. Стали членом КП(б)У, имеете прекрасную квартиру в доме писателей, получили 25 тыс. на ее ремонт. Ездите в Гагры когда захотите… Жизнь каждого украинца мы бережем, а поэтому предостерегаем и даем возможность избавиться от собственных грехов. Возможно, потом будет поздно. Это письмо не показывайте никому. Поступите честно – сожгите его вместе с вашей предательской работой».

Как выяснилось позже, письмо было сфабриковано в Наркомате госбезопасности УССР как одно из звеньев сложного оперативного мероприятия. В начале 1945 г. С. Карин-Даниленко выдвинул идею создания легендированного «Провода ОУН на Восточноукраинских землях» в составе Белоцерковского, Конотопского, Днепропетровского, Криворожского, Николаевского «окружных проводов». Одной из главных задач лжепровода рассматривалось завязывание контактов с подпольем на Западной Украине, продвижение в его руководство собственной агентуры для дальнейшего разложения антисоветского движения сопротивления изнутри.

«Провод» должен был возглавить негласный помощник органов госбезопасности с 1924 г. Михаил Захаржевский («Таран», 1889–1945), бывший член Центральной Рады. Под псевдонимом «Свой» разрабатывал украинскую интеллигенцию, был оставлен на оккупированной территории с заданиями от НКВД и стал активным функционером («проводником») подполья под псевдонимами «Донец» и «Таран». 19 января 1944 г. «Таран» восстановил связь с С. Кариным-Даниленко и был сразу же вовлечен в новое оперативное мероприятие. В Киеве и населенных пунктах Киевщины начали создавать провокационные «подпольные организации ОУН», куда вовлекли десятки не подозреваших подвоха национально сознательных граждан.

Заместителя проводника «Тарана» изображала секретный сотрудник с 1927 г. «Евгения» (Екатерина Миньковская). Последняя за участие в успешной разработке НКГБ «Карпаты» на Киевский провод ОУН (арестовали 75 его участников) в 1944 г. удостоилась ордена Красной звезды. На случай успешного развития игры с ОУН готовился и агент ЧК-ГПУ-НКВД с 1920 г. Т., призванный имитировать «проводника ОУН в Киеве».

Весной 1945 г. на Западную Украину отправились посланцы «Провода Восточных земель» – «Евгения» и «Ирина» – сотрудничавшая с НКГБ с октября 1944 г. руководитель женской сети Луцкого провода ОУН и связная СБ Антонтина (Нина) Калуженко. В группу вошла и изображавшая «связную» между «Тараном» и подпольем на Западной Украине 22-летняя Людмила Фоя, член ОУН с 1943 г., завербованная НКГБ под псевдонимом «Апрельская».

Как свидетельствует изученное нами впервые личное дело «Апрельской»[821], Людмила Фоя родилась 3 сентября 1923 г. в с. Топоры Ружинского района Житомирской области. Ее отец, Адам Яковлевич, в Первую мировую войну закончил офицерские курсы, воевал, получил контузию и демобилизовался в 1916 г. Во время Украинской революции 1917–1920 гг. служил сотником в армии Украинской Народной Республики, в 1937–1938 гг. арестовывался. Своими национал-патриотическими взглядами оказал существенное влияние на дочерей Людмилу и Галину (связную подполья ОУН в Киеве, арестованную гестапо летом 1942 г.).

Приход немцев Людмила встретила выпускницей школы и вступила в возобновивший работу Киевский медицинский институт (в ВУЗы столицы во время оккупации начали массово прибывать молодые люди из Западной Украины, среди которых было немало членов ОУН или ее «симпатиков»). Уже в августе 1941 г. познакомилась с членом ОУН «Яремой», давшей ей националистическую литературу (как отмечали на допросах знавшие Л. Фою по подполью, она «много работала над изучением украинского национализма»). Вскоре происходит перелом в мировоззрении, Людмила сжигает комсомольский билет.

Л. Фою познакомили с руководителем подполья ОУН(б) на «Срединных украинских землях» Дмитрием Мироном («Орликом», смертельно раненным сотрудниками гестапо при попытке задержания возле Оперного театра в Киеве 24 июля 1942 г.)[822]. Сошлась она во взглядах и с опытной подпольщицей Надеждой Романив – «Верой», будущей супругой руководителя Краевого провода подполья ОУН в Галиции Сидора («Шелеста»). Супруги погибли в бою с оперативно-войсковой группой 14 января 1949 г. на Станиславщине, а написанные «Верой» воспоминания о киевском подполье «В Златоглавом» оказались приобшенными к делу по розыску упомянутого Б. Козака[823].

Националистка-неофит становится содержателем конспиративной квартиры по ул. Обсерваторной, куда к «Орлику» прибывали посланцы подполья Западной Украины. Среди «постояльцев» оказался и уроженец Станиславщины Богдан Козак, сыгравший впоследствии фатальную роль в судьбе оперативной игры НКГБ и самой Фои. Выезжала она и с заданиями на Волынь. Воспитывал подпольщицу националист Валентин Бойко (приехавший из Ровно студент сельхозинститута), призывавший «мстить немцам за сестру», сгинувшую в гестапо. В феврале 1943 г. Людмила вступила в ОУН.

После возвращения советской власти Л. Фоя перешла на подготовительный курс Института киноинженеров. Отец (бухгалтер областного совета ОСОВИАХИМа), знавший о ее связях с подпольем, призывал дочь «порвать с настоящими друзьями», выехать к родственникам в Рязанскую область. Борьба ОУН сейчас обречена, наставлял он дочь, нельзя полагаться на «дураков, с перочинным ножом идущих против танков». Видимо, по показаниям арестованных подпольщиков Л. Фою в январе 1944 г. арестовали. Допросы вел старший оперуполномоченный 6-го отдела 2-го (контрразведывательного) отдела НКГБ УССР ст. лейтенант Орлов. Сидела девушка в камере № 70 внутренней тюрьмы НКГБ по ул. Короленко (ныне Владимирской), 33. Соседкой убежденной националистки оказалась, по иронии судьбы, монахиня, арестованная, по словам Фои, за «единую и неделимую Россию» (скорее всего, по делам НКГБ на «церковно-монархическое подполье» «Скит» или «Остров». – Авт.).

Как вспоследствии рассказала Фоя следователям СБ ОУН, на нее оказывали психологическое давление, допрашивали по 5–6 часов ночью, не давали спать, угрожали 25 годами лишения свободы и репрессированием семьи. По ее словам, чекист Орлов о ее деятельности в подполье «был информирован лучше, чем я когда-либо могла надеяться», по показаниям арестованных подробно излагал задержанной ее собственное прошлое. Сломленная Людмила начала давать признательные показания, по которым прошло до 80 бандеровцев и 27 националистов-мельниковцев. Она выдала пароли, явки, известные ей конспиративные квартиры и склады литературы ОУН.