Книга Любовь — всего лишь слово - Йоханнес Марио Зиммель

— Как вы думаете… Вы думаете, доктора Хаберле реабилитируют?

— Думаю, что да.

— А… а Оливера нет.

— Да.

— Я его очень любила.

— Этим его не вернешь.

— Конечно, нет. Но я… я думала, что…

— Что вы думали, фройляйн Ребер?

— Что я могу хоть что-то исправить, если явлюсь в полицию и скажу правду об этом случае. Может, все это детство, скорее всего это глупо…

— Фройляйн Ребер, — сказал главный комиссар Харденберг, — я благодарю вас. Вы порядочный человек.

— Нет, — сказал металлический голос из телефонной трубки, — я непорядочный, плохой, опустившийся человек. Но…

— Что — но?

— Но я любила Оливера. Понимаете? Любила!

— Да, да, — сказал Харденберг.

— Он… можно в последний раз посмотреть на него?

— Боюсь, что нельзя.

— Он сам покончил с собой?

— Да.

— Из-за… из-за этой женщины?

— Думаю, что да, — ответил Харденберг.

Потом он еще коротко переговорил с комиссаром Вильмсом и дал разные указания. Когда он повернулся, чтобы уйти, то увидел, что Лазарус стоит с закрытыми глазами, привалившись к стене.

— Эй!

Редактор открыл глаза.

— Да?

— Что с вами?

— Мне плохо.

— И мне, — сказал Харденберг. — Пошли вниз. И вы тоже, Маркус. Надо выпить.

15

В ночь на 11 января 1962 года катастрофический снегопад закончился. Управление железными дорогами сдержало свое слово: утром ветка местного сообщения Фридхайм — Франкфурт была открыта для движения.

В 9 часов 35 минут в багажный вагон поезда был погружен цинковый гроб с трупом Оливера Мансфельда. Судебно-медицинский эксперт доктор Петер и профессор судебной медицины Мокри, выкурив на платформе по сигаре, направились в вагон первого класса. Харденберг и Лазарус стояли на безлюдном перроне.

Незадолго до отхода поезда появился Рашид. Он вел за собой за руку даму, лицо которой было скрыто вуалью. Это была Верена Лорд.

Она выглядела лет на пятьдесят.

— Мы пришли, чтобы попрощаться с вами, джентльмены, — сказал маленький принц.

— Что вы теперь собираетесь делать? — спросил комиссар Верену.

Та пожала плечами и отвернулась.

— Мы оба еще не знаем этого, — ответил маленький принц. — Но милостивая государыня сказала, что будет теперь моей сестрой. Так что все не так уж плохо, сэр.

Верена уставилась на багажный вагон.

— Он там?

— Да.

— Вы меня презираете?

— Нет, — сказал Лазарус.

— А вы?

— Я вас не презираю, — ответил комиссар. — В данных обстоятельствах вы не могли поступить иначе. Для этого требовалось очень большое мужество.

Маленький локомотив свистнул, начальник станции поднял сигнал отправления.

— Пора, — сказал Харденберг.

Рашид отвесил глубокий поклон обоим мужчинам и сказал:

— Да будет с вами Аллах на всех ваших дорогах. Пусть он воздаст кому следует за смерть моего брата Оливера.

— Пусть он вернет тебя назад в Персию, — сказал Харденберг, поднимаясь в вагон. Он погладил мальчика по волосам. — Bona causa triumphat. Ты ведь знаешь, что это значит? «Доброе дело победит!»

— Я знаю, сэр, но не верю в это.

— А во что же тогда?

— Что в конце концов побеждает зло, — сказал маленький принц.

— Просьба войти в вагоны и закрыть двери! — крикнул начальник станции.

Поезд тронулся с места.

Харденберг открыл в своем купе окно. Лазарус встал рядом с ним. Оба они помахали рукой женщине в вуали и маленькому, тоненькому мальчику, оставшимся на заснеженном перроне. Женщина и мальчик тоже махали им вслед.

— Он совершил надо мной свой суд, — потерянно сказала Верена.

— Что, простите? — спросил Рашид.

— Знаешь, у меня был сон. Последним летом на Эльбе. Тогда некто вынес мне приговор.

— Кто?

— Ах, никто, — ответила Верена.

16

Поезд трясло. Он ехал по заснеженному сказочному лесу. Локомотив тяжело пыхтел. Справа появилась старая усадьба с утонувшей в снегу зеленой водопроводной колонкой.

— Ангел Господний, — сказал Харденберг.

Лазарус молча кивнул.

— Что с вами?

— Победит ли доброе дело, господин комиссар?

— Думаю, что в случае с беднягой латинистом оно победит.

— А вообще?

Харденберг покачал головой:

— Вальтер Мансфельд останется в Люксембурге.

— А мерзкие делишки, которые он обтяпывал вместе с Лордом? Проколотые страницы? Грязный бизнес?

— Можете ли вы уличить господина Лорда хоть в чем-нибудь? Есть ли у нас хоть единая фотография хотя бы одной-единственной книжной страницы? Ничего у нас нет! А госпожа Лорд всегда будет давать показания в пользу мужа.

Лазарус сказал с миной обиженного ребенка:

— Тогда и та рукопись, что я привез, тоже ничего не стоит.

— Абсолютно ничего. И не дай Бог вам ее опубликовать! За это вы получите жуткий судебный процесс. Манфред Лорд — могущественный и влиятельнейший человек, у которого всюду друзья.

— Я знаю, господин комиссар. Рукопись сейчас у вас. Пусть у вас и останется.

— Почему?

— У вас она будет в более надежных руках. Я старый, больной человек и больше не хочу ничего иметь с этим делом.

— Bona causa triumphat — так, кажется? — с горечью сказал комиссар. — Что ж, спасибо за подарок.

Лазарус не ответил. Он сунул в рот две разноцветные пилюли, продолжая глядеть в окно, за которым было столько снега, так много снега.

17

Вечером того же дня Пауль Роберт Вильгельм Альберт Лазарус сидел в рабочей комнате своей маленькой квартиры во Франкфурте. Фройляйн Марта (пятидесяти двух лет), которая вот уже семнадцать лет вела его хозяйство и которую он имел обыкновение периодически увольнять, но так ни разу и не уволил, сразу же, как только он приехал, затопила печь. Лазарус сидел в кресле-качалке. На нем был домашний халат и шлепанцы, правая ладонь его была сжата в кулак. Он глядел в пустоту. Вошла фройляйн Марта и спросила, не желает ли он чего.