Книга История ислама. От доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов - Август Мюллер

Глава III

АЛИДЫ, ИЗМАИЛИТЫ, КАРМАТЫ

Всеобщие причины, которые ускорили с половины III (IX) столетия распадение халифата — упадок народной силы, благодаря расслабляющему влиянию цивилизации, охватившей все слои; все увеличивающаяся роскошь жизни больших городов; неурядица, хозяйничанье преторианцев и бездарность большинства халифов; высасывание соков у населения на потребу расточительного двора и ради утоления корыстолюбия чиновников и офицеров; опустошение обширных территорий и разорение жителей вследствие беспрестанных междоусобных войн; недовольство среди чисто национальных кружков управлением, составленным из смешанных элементов арабского и персидского — все это было на руку одним лишь алидам. Бесконечные мучения и притеснения, коим подвергались повсеместно жители, невольно вселяли ожесточение в сердцах самых покорных; постепенно возраставшие притеснения создавали естественных сторонников для тех, которые с момента восшествия на престол первого из Аббасидов уже начали тайно проповедовать о незаконности и непригодности их власти, столь нагло захваченной. Подобно тому как при обыкновенном механическом давлении на любое твердое тело наибольшая сумма тяжести ложится на нижние его точки, точно так же и бремя, накопившееся благодаря дурному правлению, должно было в исламском мире неизбежно стать наиболее ощутительным прежде всего для низших слоев населения. Вследствие расстройства всех общественных отношений сельское население, прежде всего, доведено было до безнадежного почти положения. Большие города, в особенности Багдад, немало выстрадали, конечно, от беспрерывных дворцовых революций и бесконечных междоусобных войн; бесчиния турок принесли также горожанам страшный вред. Но богатства, накопленные здесь целыми поколениями благодаря кипучей торговле и быстрому обмену; выгоды, извлекаемые населением от присутствия и расточительности пышного двора и знати, доставлявших громадный заработок массе столичных производителей; преимущества, которыми пользовались некоторые приморские города, в особенности Басра, при выгрузке заграничных товаров, привезенных морским путем, — все это еще в достаточной мере помогало их населению переносить все тягости непомерных налогов. Положение земледельца было совершенно иное. И при обычном порядке вещей у него отбирали большую часть доходов ненасытные сборщики податей. Теперь же, когда из года в год посевы его пропадали под копытами проносившейся вихрем конницы то бунтовщиков, то правительственных войск, когда не щадили самого жилища и в пылу боя предавали его огню, расхищали его скот, сыпались побои на его спину, подвергали насилиям семью, а зачастую пятнали даже честь, отнимали, наконец, жизнь, — земледелец не мог более выносить такое существование. А между тем в Ираке постепенно разрушались все ирригационные сооружения, каналы и плотины, так необходимые для процветания земледелия страны; громадные участки стало затягивать болотом и заносить песком, а несчастные жители должны были все по-прежнему платить и снова платить чтобы способствовать дальнейшему существованию столь «прекрасного» порядка вещей. Стоит припомнить начало Simplicissimus’а[367] и придать только восточный колорит картине тогдашнего положения немецких крестьян к концу Тридцатилетней войны, чтобы составить себе довольно верное представление о муках феллахов[368] Ирака и Месопотамии в IX и X столетиях. Встречалось, понятно, и в городах немало несчастных и недовольных. И в средних слоях общества росло отвращение к испорченности века и ненависть к коварному произволу власть имущих; по тому красноречивому выражению, которое придал этому общему сознанию Абу’ль Ала, можно судить, как широко оно было распространено. Хуже всех, конечно, приходилось рабам, с которыми господа стали обходиться крайне бесчеловечно. Страдала и городская чернь: падение заработной платы все увеличивало число нуждающихся, и с каждым днем росла нищета. Уж если даже богачи и знатные, которым преимущество их положения давало возможность получить образование и вместе с тем налагало на них обязанность проявлять человеколюбие, не желают зачастую и слышать ни о том, ни о другом, тем более становится понятным, что притесняемый народ наконец всколыхнется со стихийной силой и перешагнет, в свою очередь, также за пределы всякой гуманности. Жертвой народной мести становятся тогда вовсе не виновники его страданий: в таком случае они укрываются обыкновенно за крепкими стенами или же выселяются из страны. Согласно ужасной жизненной логике, гибнут тогда всего чаще лучшие люди, выступающие в защиту закона и обычая, а с ними вместе неизбежно гибнут и священнейшие для человечества блага. Теперь, кажется, нетрудно будет понять, каким образом большие возмущения, возбуждаемые алидами, способствовали значительно более, чем даже все внешние войны и интриги стремящихся к независимости эмиров, быстрому упадку государства Мансура. Начиная с несчастного правления Муста’ина эти восстания принимают мало-помалу характер дикого озлобления и страстности и стремятся к истреблению в корне всего существующего порядка. Подобное дикое изуверство нам хорошо известно из истории восстания рабов в древности, бунтов крестьянских в Германии и Жакерии во Франции. Оно нанесло неисцелимые раны цивилизации, а вместе и поступательному ходу всей духовной жизни Востока. Все возрастающее огрубение этих масс мятежников начинает заметно проявляться уже при Ма’муне в восстании Абу-с-Сарайя, когда отмеченные в начале главы причины распадения халифата начали только что проявляться, и еще в самых незначительных размерах. Из трех возмущений алидов, угрожавших халифату при Мутамиде, одно возникло в 256 (870) в Куфе; как кажется, оно не отличалось существенно от прежних случавшихся нередко обыкновенных бунтов. Другое вспыхнуло в Медине в 271 г. (884/5) и обнаружило более опасный характер, но ограничилось одним городским районом. Но в 255 г. (869) произошло в Басре восстание рабов, сопровождавшееся необычайным ожесточением; в течение 14 лет превращен был в пустыню весь юг Ирака и соседний Хузистан. Некто из деревни Варсенин, поблизости Рея (Тегерана), арабского, впрочем, происхождения, по имени Алий Ибн Мухаммед — в семье его с некоторых пор стали наследственными шиитские воззрения — возымел благое намерение разыграть в 249 г. (863) в Бахрейне роль потомка Алия. Успеху его обмана, как кажется, много способствовали личные его связи с потомками племени Абд-аль-Кайс, поселившимися там издавна; к этому роду он принадлежал и по своему происхождению. Он набрал между вечно беспокойными и, как нам уже известно, весьма склонными к алидам бедуинами изрядную партию приверженцев; но в конце концов был прогнан оттуда в 254 (868) наместником Му’тазза и бежал в Басру. Но и здесь за ним строго следили. Тогда он переселился в Багдад. Со вступлением на престол Мухтеди он вернулся в конце 255 (869) снова в Басру, где произошла к тому времени смена наместника, и открыто поднял 26 или 28 Рамадана (7/9 сентября) знамя бунта. Знакомый хорошо с условиями жизни этого большого приморского города, Алий обратился прямо к привозимым сюда рабам — неграм. Арабы называют берег Занзибара и его жителей Аз-Зиндж[369], этим же словом обозначаются вообще чернокожие; с тех самых пор и почти вплоть до настоящего времени арабами постоянно велась оживленная торговля рабами. Поэтому самое восстание Алия ибн Мухаммеда зовется обыкновенно «войной зинджей», а самого предводителя величают «предводителем зинджей». Сверх того осталось за ним знаменательное прозвище Аль-Хабис, «изверг», вполне им заслуженное. Овладеть Басрой ему не удалось, но по окрестностям города шайки его страшно свирепствовали: везде освобождались рабы, умерщвлялись владельцы, целый ряд местечек был сожжен мятежниками. Отовсюду стекались к бунтовавшим рабы и бедняки. Не раз Алий побеждал даже высылаемые против него правительственные войска. 25 Раджаба 256 (28 июня 870) взял он Оболлу и почти до основания разрушил город; вскоре затем пал и Аббадан, напутанные жители которого поспешили сдаться. Грабя и умерщвляя, прошел предводитель зинджей весь Хузистан до столицы Ахваза, которая открыла ему ворота 12 Рамадана (13 августа). Для подавления восстания зинджей послан был в Басру халифом Мухтеди Са’ид ибн Салих с значительным войском. В начале 257 года (870/1) военачальник действовал довольно успешно, но к концу Ша’бана (в середине июля 871) напал на него ночью один из приспешников Хабиса, Яхья ибн Мухаммед аль Бахраний[370], и войска халифа понесли большой урон. Военачальник был сменен, но Алий ибн Абан, другой предводитель зинджей, последовательно разбивал одного за другим троих преемников смененного; 16 или 17 Шавваля 257 (7 или 8 сентября 871) все возрастающие толпы мятежников бросились на Басру и взяли город приступом. Можно себе представить, как ужасно расправлялись в этом большом торговом городе разъяренные шайки рабов, мстя своим прежним господам за дурное обращение и несправедливости. В кровавой потехе не уступали им и орды нагрянувших вместе с ними диких бедуинов. Умерщвляли по приказанию Бахрания целыми толпами несчастных, сложивших оружие после торжественного обещания сохранения им жизни; Алий Ибн Абан сжег даже главную мечеть; в течение трех дней мятежники грабили и разоряли город. В Багдаде между тем наступила перемена правления. Халифом сделался Му’тамид. Благодаря установившемуся вскоре лучшему порядку в столице и заведенной братом властелина, Муваффаком, более строгой дисциплине между турками, можно было в самом начале Зуль-Ка’ды 257 (конец сентября 871) выслать против Зинджей свежие войска под предводительством Мухаммеда Аль-Муваллада. Мятежники тем временем уже очистили Басру. Они грабили охотно большие города, но сила их заключалась главным образом в уменье пользоваться естественными преградами страны, изрезанной по всем направлениям реками и каналами. Мятежники разбивали обыкновенно лагерь в самой неприступной местности, и здесь мало-помалу возникали впоследствии укрепленные их города. Из этих пунктов появлялись они внезапно, производили свои опустошительные воровские набеги, а иногда наносили войскам халифа чувствительное поражение, нападая по своему обыкновению только ночью. Это должны были испытать на своих плечах и новые полководцы халифата: Алий Ибн Абан налетел как коршун на Муваллада вблизи Басры, а впоследствии и на Мансура Ибн Джафара в Хузистане (258 = 871); в Раби I 258 (январь — февраль 872) сам Муваффак принял начальство над войском, но и он после нескольких кровавых стычек принужден был отступить к Васиту. Правитель передал главное начальство над войском снова Мувалладу; когда же военачальнику не удалось помешать в 259 (873) вторичному опустошению Ахваза, ведение войны было окончательно поручено опытному турецкому генералу, Мусе Ибн Буге. Но обстоятельства и теперь складывались для правительства неблагоприятно. В то время как подчиненные военачальники Мусы мало-помалу стали оттеснять мятежников из Хузистана к устьям Евфрата, следуя заранее обдуманному плану, в Фарсе, в тылу действующих против зинджей правительственных войск, восстал некто Мухаммед Ибн Василь. Он вздумал воспользоваться заметным упадком династии тахиридов и их ожесточенной борьбой с постепенно возвышавшимся Саффаром и отвоевать себе независимое положение; раз в 256 г. (870) он уже пытался открыто не признавать авторитет халифа. Теперь он же двинулся прямо в Хузистан. Из всех генералов, действовавших тогда против зинджей, ближе всех очутился у нового очага мятежа Абдуррахман Ибн Муфлих; он должен был первый выдержать напор надвигавшегося неприятеля. При Рамхурмузе в 261 г. (в конце 874 или в начале 875) полководец пал, проиграв сражение. Хотя вскоре Я’куб Саффар, отнявший за последние годы от тахиридов все восточные провинции, за исключением областей за Оксусом, а от алидов Табаристан и Мидию, прогнал в Зу’ль-Ка’де 261 (август 875) узурпатора Ибн Василя, но совершил это затем только, чтобы обрушиться немедленно же со всеми соединенными в его руках силами Персии на халифа, иными словами, на Муваффака, очутившегося теперь в самом критическом положении, как бы между двух громадных огней, Саффаром и зинджами. Тут-то и выказал правитель всю свою железную энергию; ей одной династия Аббасидов обязана была вторичным своим спасением. Все его попытки склонить Саффара к соглашению не имели, конечно, успеха; тогда правитель стянул к столице все войска, действовавшие против Зинджей, оставив только гарнизон в Басре. Неприятель между тем успел, не останавливаясь, пройти более чем полпути от Васита к Багдаду. При Дейр-Аль-Акуле на Тигре столкнулись обе армии; 9 Раджаба 262 (8 апреля 876) произошел упорный бой, кончившийся поражением персов. Получивший в пылу битвы множество ран, Саффар должен был отступить в Хузистан, частью остававшийся еще в его руках; остальная половина наводнена была зинджами, выдвинувшимися тем временем под предводительством Алия Ибн Абана далеко на север и восток. Правда, Саффар отринул с негодованием союз, предложенный было ему начальниками шаек рабов, но Ибн Василь вскоре после его поражения снова появился в Фарсе, и одновременно вспыхнуло в Хорасане восстание. Поневоле Саффар должен был спешить на восток, с тем чтобы пресечь личным своим присутствием бунт в корне. Оставленный им в Хузистане курд Мухаммед Ибн Убейдулла оказался не столь разборчивым в выборе союзников. Он вошел в переговоры с зинджами и заручился их обещанием сражаться общими силами против уже надвигавшихся войск халифа. Прежний главнокомандующий, Муса Ибн Буга, был несколько ранее (262 = 876) назначен действовать против Ахмеда Ибн Тулуна. Преемник его Месрур Аль-Балхий отправил в Хузистан Ахмеда Ибн Лейсавейхи. Этому искусному полководцу удалось разбить соединенные силы зинджей и Саффаридов при Сусе (Сузе; 262 = 876). С этого времени между союзниками начались серьезные несогласия. Мухаммед сторонился; пользуясь этим, Ибн Лейсавейхи наносил зинджам одно поражение за другим и принудил предводителя их, Алия Ибн Абана, отступить за Ахваз. Теперь военачальник мог свободно действовать из своей главной квартиры в Тустере, смотря по надобности, на оба фронта (263 = 876/7). Между тем Саффар снова надвигался с востока; с большим благоразумием отступил ранее его появления Ибн Лейсавейхи в пределы Ирака, предоставляя обеим враждующим сторонам расправляться друг с другом как им заблагорассудится. Действительно, зинджи сцепились с персами, происходили между ними горячие стычки. Наконец обе стороны заключили перемирие. Саффару достался Ахваз, а зинджи ограничились обладанием небольшой части Хузистана (263 = 877). Но они развернули свои силы в ином направлении, перекочевали в Ирак и стали действовать весьма энергично. Здесь, в местности, пересеченной каналами и болотами, новый их предводитель, Сулейман Ибн Джами, начинает вести оживленную партизанскую войну. Одержав несколько побед над несколькими турецкими военачальниками Муваффаком и даже Мувалладой, он занял самый Васит и по издавна заведенному обычаю разграбил. Хотя Ибн Лейсавейхи, начавший снова действовать, успел временно оттеснить Сулеймана (265 = 878/9), но вслед за тем и этот энергический генерал не был в состоянии препятствовать дальнейшим набегам зинджей. Снова проникли они далеко, даже за Васит, и очутились на полпути от Багдада. Все население нижнего Ирака в ужасе бежало в столицу (265 = 878/9).