Книга Творения. Книга третья - Святитель, митрополит Московский Иннокентий

поступки его, и тогда, как она, имея родников колош, могла уйти от него.

В религиозном отношении, колошенки, если и не могут сравниться с лисьевскнми алеутами; то всех других, т. е. кадьякцев и креолов, они нисколько не хуже, а некоторые даже лучше. В первый раз, когда мне привелось с ними говорить (т. е. в великий пост), они меня даже поразили своим знанием и своею набожностью.

Деятельность и трудолюбие колош очень заметны и в самых креолах и креолках, рожденных от колошенок. Нельзя сказать, чтоб все таковые креолы и креолки, без исключения, были порядочные люди и лучше своих собратий; но сравнительно с другими, из них более найдется таковых, так, например, из 10-ти креолов и особенно креолок, колошенского происхождения, наверное, 4 будут очень порядочные люди; а из креолов, другого происхождения, едва ли и из 20 можно найти такое число порядочных, разумеется, в отношении трудолюбия.

Как колоши, так и алеуты, живя при море, большую часть продовольствия своего получают от моря; но несмотря на одинаковые обстоятельства тех и других и даже на то, что колоши, в сравнении с алеутами, гораздо более имеют средств во всякое время года достать себе пищи, они постоянно делают себе запасы для зимнего времени и всегда не только достаточно, но даже с избытком, и употребляют с расчетом и бережливостью; а алеуты, будучи убеждаемы каждогодными опытами: что зимою, от 4 до 10 недель, им невозможно выехать в море, — почти не пекутся о завтрашнем дне, а при запасах совсем не умеют быть бережливыми.

Алеуты почти бессребренники, т. е. нелюбостяжательны, но колоши, напротив того, умея быть бережливыми и рассчетистыми, имеют большую склонность к стяжанию богатства и умеют приобретать не только нужные для своего употребления вещи, но даже и такие, кои им только нравятся. Есть много колош, и особенно в проливах, у которых целые сундуки набиты разными вещами и часто очень дорогими; а у некоторых и самые сундуки не иначе как кантонские, т. е. такие, которые и в Ситхе между русскими ценятся не менее 70 рублей, и, следовательно, колоше каждый сундук стоит не менее 6 или 7 бобров.

Терпелив ли колоша так, как алеут? Я не могу на это отвечать решительно или доказать то или другое примерами. Но судя по их воспитанию детей, и по тому, что они почти нечувствительны к морозу и умеют переносить всякие трудности и страдания, как, например: вступающие в шаманы, бичующиеся и оплакивающие родственников при похоронах, — можно сказать, что колоши физически, или в отношении к телу, терпеливы не менее алеут, т. е. до бесчувствия. Но терпеливости душевной, как то: чтобы снести обиду, оскорбление и даже один неласковый взгляд, у них кажется нет. Это доказывается их мстительностью, которая простирается до того, что если обиженный не мог отмстить своему обидчику в сей жизни, то он завещавает это своим детям. Но я думаю, что и самая мстительность их происходит не столько от раздражительности, сколько от обычая и честолюбия; или, но крайней мере, колоша мстит не потому, чтобы он в самом деле не мог перенести обиды или оскорбления; ибо тот, кто нечувствителен к страданиям телесным, может, если захочет, легко перенести и страдания душевные, особливо тогда, когда он будет убежден, что таковое терпение составляет добродетель, делает ему честь, пользу и проч.

О колошах говорят или, по крайней мере, говорили: что они народ зверский и кровожадный. И это доказывали их мстительностью и тем, что они убивают рабов своих. Но едва ли колоши заслуживаюсь названия зверских и кровожадных, потому что мщение за обиды есть общий закон всех диких, не имеющих другого закона кроме внутреннего, врожденного. Колоша не ищет крови, но только требует кровь за кровь. Не говоря о частных случаях, где прежде колоши нападали на русских и убивали их, но и самое нападение их на первое заселение русских и истребление его[193], совсем не есть следствие или действие их зверства и кровожадности; но совсем других причин и весьма естественных и уважительных. Обычай же их — убивать калгов, не есть их прихоть или простое желание, но исполнение требования веры их и доказательство любви их к родным.

Колоши хвалятся своею храбростью на войне, и правда, по виду их, по осанке и смелости, с какою они обращаются с иностранцами, о них можно сказать, что они если и не храбры, то и не трусы. Но кажется, несмотря на то, что храбрый воин, убитый на сражении, по их мнению, поступает в Еки первого разряда и что, как воспитание, так и многие обычаи их имеют целью приучить их к неустрашимости, и даже общее мнение всех, уважая храбрых, отнюдь не одобряет трусов, — храбрость их слишком сомнительна. И если они храбры, то храбры только в безопасности и при трусах. В доказательство неблагоприятного для них мнения можно представить самый образ их войны, тактика коей состоит единственно в том, чтобы нападать на неприятеля врасплох; и открытою силою они действуют или, лучше сказать, показывают вид открытого действия только при взятии друг от друга аманатов или заложников мира. При нападении на них неприятеля, они совсем теряются, как то было во время войны Ситхинцев со Стахинцами. Ситхинские колоши, считая себя обиженными, решились отмстить Стахинцам и пустились в поход в весьма значительном количестве. Подъехав близко к Стахинскому селению, они расположились на одном островке — выждать удобный случай для нападения; но Стахинские колоши, узнав об этом как-то, сами тайным образом подкрались, и, взобравшись на гору, под коей расположен был лагерь Ситхинцев, вдруг открыли огонь, и Ситхинцы, не имея возможности убежать, не умели и защищаться, и потому были совершенно разбиты до того, что если бы Стахинцы были в самом деле храбры, то они могли бы всех оставшихся взять в плен. Но напротив того, им удалось взять трех или четырех (в числе их сына тоэна Катмяна, которого они, однако ж, отпустили из милости, как говорят Стахинские, все же прочие уехали восвояси, не быв преследованы никем, несмотря на то, что они были в малом числе. К этому можно прибавить и мнение наших старовояжных промышленников, имевших с колошами неприязненные действия, при первом заселении Ситхи, которые говорят: что Колоши пред хилыми и невидными русскими храбры до дерзости; а от одного видного и неустрашимого бегут десятки колош. В подтверждение такого мнения русских о Колошах я могу сказать и то, что я сам видел. В бытность мою в Ситхе в 1824 году, (когда колоши были