Книга Сиротка. Слезы счастья - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Я прочла его несколько раз вместе с Овидом, и в подобных случаях я запоминаю вообще-то быстро. Ну что, теперь вы довольны?

– Да, благодарю вас. Вы с Овидом, как ни странно, сумели написать именно то, что могло подействовать на Лору. Браво! Мне хотелось бы встречаться с вами этой зимой, по воскресеньям… Вам, я думаю, нужно будет посетить концерт, который будет давать моя сестра в резервации Пуэнт-Блё в конце ноября. Мы вдвоем с Мадлен займемся подготовкой места, в котором пройдет концерт, и организацией самого концерта.

– А как насчет концерта в санатории? Помните, вы мне о нем говорили? Это было бы огромной радостью для наших пациентов!

– Этот концерт, возможно, пройдет в первую очередь. Ну да ладно, идите к Овиду в гостиную, а я прочту сказку малышам.

Киона направилась легким шагом к дому – худенькая и гибкая девушка в длинном платье цвета осени.

Резервация Пуэнт-Блё, четверг, 30 ноября 1950 года

Сидя рядом с Кионой в школьном классе, Жослин погладил ей ладонь, чтобы привлечь ее внимание. Она повернулась к отцу, и тот показал ей на одно из окон. За стеклами, освещенными висящим над входом в школу фонарем, падали снежинки.

Киона показала жестом, что она это уже видела, и снова посмотрела на Эрмин, стоявшую на возвышении, предназначенном для учительницы. Певица кланялась под бурю аплодисментов, только что исполнив «Арию колокольчиков» из оперы «Лакме». Ария эта была довольно трудной.

Классная комната была забита до отказа. Монтанье, живущие в резервации, расселись в ней кто как может – и на стульях, и на партах, и просто на паркете в проходах между рядами. Женщины держали своих маленьких детей у себя на коленях, уставившись с серьезным и сосредоточенным видом на певицу, силуэт которой был освещен двумя светильниками. Только лишь почтенному шаману Наку было предоставлено кресло. На голове Наку была потертая меховая шапка, а на его худые плечи накинули толстое покрывало. Он, как и все остальные, с восхищением слушал Соловья из Валь-Жальбера, выступающего то в роли Мими из оперы «Богема», то в роли Кармен из одноименной оперы, то в роли Маргариты из оперы «Фауст» и способного без каких-либо видимых усилий брать самые высокие ноты. Эрмин выглядела ослепительно в своем платье из розового муслина со стразами. При малейшем ее движении материя начинала поблескивать от уровня ее выдающейся вперед груди и до подола широкой юбки, который колыхался вокруг ее ног.

Поскольку Эрмин сделала небольшую паузу, старик слегка наклонился и постучал пальцами по руке Тошана, сидящего у его ног.

– Если бы я был помоложе, я украл бы у тебя твою жену, – прошептал он. – Великий Дух одарил тебя большой милостью, подарив тебе Канти[41]. Красивую Канти, нежную Канти, такую же яркую, как звезда!

Эти слова прадедушки Тошана заставили метиса улыбнуться. Он прошептал ему в ответ:

– И она, несомненно, предпочла бы мне тебя.

Наку оценил такой ответ, потому что и сам любил пошутить: он начал радостно смеяться.

– Голос Канти изгоняет все печали из души моего народа, – добавил Наку. – Мои сородичи сегодня вечером чувствуют себя счастливыми.

Шаман еще не знал, что его ждет большой сюрприз. Пианист – давнишний знакомый Овида Лафлера – начал играть незатейливую мелодию «Моя хижина в Канаде».

Киона сжала руку своего отца, Лора затаила дыхание, а Мадлен, Эстер и Овид нетерпеливо переглянулись: для них наступал момент, которого они ждали больше всего.

«Хоть бы у Мин все получилось! – подумала Киона. – Она репетировала не один десяток раз, но язык монтанье ведь сильно отличается от французского! Если она будет ошибаться слишком часто или у нее случится провал в памяти, виновата в этом буду я. Это ведь была моя идея – вполне возможно, что идея нелепая».

Эстер, которая была в курсе всего этого, посмотрела на Киону ободряющим взглядом. Многие люди охотно посодействовали организации этого концерта, слухи о котором расползлись по всему региону. Ни для кого не было секретом, что эта знаменитая певица – Снежный соловей – вышла замуж за метиса и жила то среди своих кровных родственников, то среди родственников своего мужа, который, кстати, отличился во время войны, находясь во Франции. Поэтому никто не удивился, прочитав в газетах, что Эрмин Дельбо будет петь для индейцев из резервации через неделю после своего благотворительного концерта в санатории, находящемся в Робервале.

Публика начала тихонько перешептываться, как только зазвучали первые слова следующей песни, которую Эрмин исполняла на языке монтанье. Затем все зрители замолчали. Они слушали певицу с ошеломленным и внимательным видом. Киона вся дрожала. Она не сводила глаз со своей сестры, которая была удивительно красивой со своими длинными светлыми волосами и голубыми глазами.

«Такое впечатление, что моя милая женушка разговаривала на языке моих предков всю жизнь!» – с восторгом подумал Тошан, чувствуя, как от волнения к его горлу подступает ком.

Он слегка повернулся и поднял голову, чтобы взглянуть на морщинистое лицо почтенного Наку. Старый индеец слушал очень внимательно. В выражении его лица чувствовалось величайшее напряжение. По щекам текли слезы. Тошан понял, что сейчас чувствует его прадедушка. Исполнение песни на языке монтанье, да еще таким чистым и таким необыкновенным голосом, было равносильно дани уважения всем индейским племенам Канады, переселенным и униженным бледнолицыми людьми ради того, чтобы освоить новые земли, навязать индейцам так называемый цивилизованный образ жизни, организовать массовую вырубку леса, возвести различные сооружения, остановить течение рек и заставить «маленьких дикарей» забыть свой родной язык во время обучения в пользующихся дурной славой школах-интернатах.

Метис, расчувствовавшись, стал мысленно благодарить Киону. Ему подумалось, что она сумеет подбадривать и с добротой и мудростью прививать знания детям народа, из которого происходит и она сама. Он представил себе на мгновение некую магическую связь в виде невидимой нити, протянутой через все помещение между двумя сестрами, которые обладают огромными сердцами и жаждут справедливости и которых Творец всего сущего наделил ослепительной красотой и удивительными талантами. Когда Эрмин пела, она, как и Киона своими неподражаемыми улыбками, излучала доброту, способствующую утверждению гармонии.

Она сейчас пела, немного наклонив голову. Ее фигура, ярко освещенная светильниками, слегка раскачивалась. Индейцы восторженно слушали ее. Когда она замолчала и поклонилась публике, началась настоящая буря – буря оглушительных аплодисментов и радостных криков.

– Черт побери, это было превосходно! – воскликнул Жослин. – Зрители, похоже, очень довольны.

– О-о, да, они счастливы, очень счастливы! – заявила Киона.

– Но концерт, я надеюсь, еще не закончился, да? – поинтересовалась Эстер. – В санатории Эрмин исполнила, помимо всего прочего, замечательный отрывок из «Травиаты».