Книга Земля под ее ногами - Салман Рушди

Я не могу объяснить лучше. Мы — свет, но из некоего иного пространства.

Думаю, об остальном вы догадались. Случайно перепутавшиеся линии времени — подобно нитям воздушных змеев. Миры, движущиеся навстречу друг другу. Столкновение — вот оно. Землетрясения — я думаю, вы поняли их смысл. Ваш друг Ормус давно опасался худшего, мне жаль, что это сломило его. Он предвидел конец вашего мира. Но правда заключается в том, что вы оказались сильнее, чем мы думали, а у нас разрушения ужасны, ужасны немыслимо. Целые области опустошены, уничтожены, их просто больше нет. Там, где они были, теперь пусто, и это сводит людей с ума. Непостижимая пустота. Вдумайтесь в это.

Вы можете представить себе, какой урон нанесен реальности? То, что было правдой вчера — биоатака террористов, распространивших сибирскую язву в нью-йоркском метро, — сегодня уже неправда: будто этого теракта и не было. То, что было безопасно вчера, сегодня стало угрозой. Не за что ухватиться. Нет ничего постоянного, никакой определенности.

Вы понимаете? Ваш род крепок, словно леса каламанджа. Похоже, что вы можете срезать нас, а не мы — вас. Вы продолжитесь, а мы закончимся, подойдем к краю, к горю. Мы станем вашим — как бы это лучше выразиться — станем вашим ускользающим, призрачным сном.

Разрушения слишком велики, нам нет спасения. Видите ли, эту дверь, щель эту, заклинило. Мы можем видеть сквозь стекло, пока еще, какое-то время, можем прокричать какие-то сообщения, вот как сейчас, но мы больше не можем проходить сквозь эту дверь и быть рядом с вами. Каким безумием было полагать, что время нашего свободного познания, наших блаженных путешествий между вселенными никогда не кончится! Может быть, мы могли бы прийти к вам как беженцы, кое-кто из нас теперь высказывает такую мысль, а некоторые говорят, что, когда род пресекается, с ним кончается всё. Всему должен наступить конец. Нам конец.

Мы останемся лишь отблеском света в ваших глазах, тенями в создаваемых вами образах. Парящими очертаниями, уходящими в никуда, после того как исчезнет земля, твердая земля под нашими ногами.

(Видеоизображение начинает деформироваться. Теперь звук и картинка как будто смазаны. Изображение прыгает и дергается, слышится треск и гудки. Женщина говорит громче.)

Давно, в самолете, я разговаривала с вашим другом — я говорю о мистере Каме, об Ормусе! Когда она, Мария, подошла к нему, я сначала подумала, что он, возможно, тоже один из нас. Вы слышите меня? Я думала, что он пришел с нашей стороны! Но это было не так — не так, — это было просто ее безумие: я хочу сказать, что она живет в вымышленном мире, мире фантазий! — бедная девочка.

Шум. Треск. Грохот.

О боже! — Господи! — Он рвется на части, он рушится! — Такой тонкий, такой хрупкий! — Он недостаточно прочен. — Скоро все мы станем просто вашим вымышленным миром.

(Мне становится все труднее разглядеть женщину сквозь «снег» на пленке, а шумовой фон не дает расслышать ее слова. Она кричит, то появляясь, то исчезая, кричит изо всех сил. Ее голос обрывается, слышится вновь, опять теряется, как при плохой связи сотового телефона.)

Послушайте! Она влюбилась в него! — по-настоящему — она неплохая девушка — мы неплохие люди — наш мир так же прекрасен, как ваш, — но его любовь — любовь Ормуса — к этой женщине — Марии было очень трудно это вынести. — Вы слышите меня? — Это то, что Мария хотела вам сказать. Это ее последняя просьба. — И моя тоже. — Позаботьтесь о нем. — Мы погибаем. — Вы слышите меня? — Не дайте ему погибнуть.

…ПОМОГИТЕ ОРМУСУ…»

Здесь запись обрывается окончательно. Снежная буря стирает изображение. Я представляю себе, что вижу конец света. В пляшущих пятнах на пленке мне чудятся падающие небоскребы и заглатывающие чужую землю океаны. В шипении и грохоте «шума» мне слышатся стоны погибающего человеческого рода, предсмертные хрипы другой Земли.

На пленке появляется что-то новое. Снежная буря утихла. Ее сменило изображение куклы, сидящей на стуле, на коленях у нее — круглое зеркало, в котором отражается прямоугольное, а в нем — отражение другой куклы.

Я провожу большую часть дня наедине с моими куклами и их видеоизображением. Я думаю о Марии и ее наставнице, об их истории и обо всем, что растаяло в воздухе. Мне приходит вдруг на ум глупая аналогия, сцена из фильма: Супермен в своем личном ледяном дворце на Северном полюсе соединяет кристаллы, вызывая к жизни своих давно умерших родителей, обреченно-спокойную, невозмутимую пару, которая делится с ним мудростью исчезнувшего за дугой времени мира. Взбалмошная, психически неуравновешенная Мария, с ее кое-как нацарапанными посланиями, и другая моя гостья, дама без имени, сдержанная, с достоинством смотрящая в лицо смерти, — я их едва знал — они были всего лишь гостями, пришельцами из какого-то кажущегося знакомым места, попавшими в наше сознание неким невообразимым путем, — и все же я глубоко потрясен их гибелью. Я пытаюсь понять, что все это значит. Наконец прихожу к выводу: несмотря на то что я… мы не знали их, они нас знали, а каждый раз, когда исчезает кто-то, знающий нас, мы теряем одну из версий себя. Себя таких, какими нас видели, как нас оценивали. Любовник или враг, мать или друг — нас создают люди, знающие нас, и их разное знание, подобно инструментам ювелира, высвечивает разные грани нашего характера. Потеря каждого знающего тебя — это шаг к могиле, где все версии смешиваются и превращаются в ничто.

Это заключение возвращает меня обратно к Вине, к которой до сих пор ведут все пути-дороги моих мыслей. Она так хорошо знала меня, я настолько был под властью ее версии меня, что это скрепляло мое многоликое «я», не давая ему распасться. Чтобы сохранить рассудок, мы выбираем между различными, взаимоисключающими определениями самого себя — я выбрал ее определение. Я принял имя, которое она дала мне, ее критику и ее любовь и назвал получившееся — я.

После Вининой смерти, лишившись ее язвительного и проницательного видения меня, я, ее Рай, не раз чувствовал себя распадающимся на все большее количество моментов, не согласующихся, противоречивых: я терял, как теперь понимаю, свой внутренний стержень. Чудо на видеопленке подтвердило то, о чем я должен был давно догадаться сам: нас, лишившихся ее спасительных суждений и нуждающихся в них, было двое, и давно уже пора было перекинуть мост через образовавшуюся за долгие годы и все увеличивающуюся расселину между нами. И пожалуй, теперь, когда Вины нет, лишь мы сами можем спасти друг друга.

Помогите Ормусу. Да. И, может быть, он поможет мне.

Загружая джип, чтобы ехать обратно в город, я думаю о нашей с Ормусом юности в Бомбее, о времени, проведенном в его гримерных и на крыше дома на Аполло-бандер. Я даже несколько повеселел, снова ощутив старую привязанность, вспомнив радостные дни детства. Но тут как тут — Молли Шнабель, в белой рубашке и брюках цвета хаки, в полной боевой готовности, несравненная в своем умении прибедняться бывшая жена Мака. Руки в карманах, с наглой кривой усмешкой она приближается ко мне по садовой дорожке.

— Неужто это тот безутешный индийский парень, убивающийся по умершей чужой жене? Да ты просто девчонка, Рай, посмотри на себя. Весь в слезах, как Ниобея[348].