Книга Малюта Скуратов. Вельможный кат - Юрий Щеглов

II

Аксиоматично, что неправедные расплачиваются за собственные злодеяния если не сами, то несчастьем в следующих поколениях. Род Малюты прервался при чудовищных обстоятельствах, в подготовке и формировании которых он принимал непосредственное участие. Не всякая диктатура и не всякое самодержавие предопределяют атмосферу доносов, в которой существовала средневековая Русь во второй половине XVI века. Донос был основным инструментом внутригражданского выживания, что вовсе не означает отсутствия других видов деятельности. Бочары набивали обручи на бочки и доносили на хозяев и конкурентов, конюхи, подсыпая лошадям овес, клепали на купцов и дворян, у которых служили, боярские дети врали, выдумывали несуществующие заговоры, опричники не ведали никакой сдержки и за косо брошенный взгляд тащили в Разбойных приказ, отец грозил сыну разоблачениями, сын подсматривал за отцом, суды были завалены облыжными обвинениями, и общественная жизнь пришла в замешательство. Сыскарь и опричный следователь стали главными персонажами ежедневности при Малюте.

Донос не утратил силы и во времена блаженного Федора Иоанновича, а при Борисе Годунове возвратился на арену борьбы за выживание. Царь Василий Шуйский, завладевший престолом после гибели Лжедмитрия I, поклялся всенародно, чего не делали до него русские монархи, в изветах требовать прямых, явных улик с очей на очи и наказывать клеветников тем же, чему они подвергали винимых ими несправедливо!

Вот до чего Русь докатилась! Или ее скорее докатили, дотолкали. Царя Василия упрекали в этом странном акте, но он был человеком далеко не глупым и понимал состояние полученной им неизвестно из чьих рук страны. Однако польско-литовская агрессия двигалась по пути стимулирования внутреннего неустройства России, важнейшим инструментом чего по-прежнему явилась система доносов и тотальной слежки, созданная в опричные времена и достигшая апогея в последний год деятельности Малюты. Едва успел появиться Лжедмитрий II — еще более таинственный претендент на мономахову шапку, как он получил секретное предписание, составленное в Варшаве, где в пятом пункте говорилось: «Производить тщательный тайный розыск о скрытых заговорщиках и участниках заговора: вызнавать расположение близких особ, чтобы знать, кому что поверить». При Малюте сыскарями и доносчиками были исключительно русские, а нынче среди них — поляки, литовцы, ливонцы и немцы. Карательный аппарат был пропитан чужеземцами. Удар по общественной жизни, нанесенный по приказу царя Иоанна опричниной и Малютой, ибо Малюта, как заплечных дел мастер, сыскарь и палач, лучше иных персонифицирует опричнину, оказался настолько мощным, что от него Россия не вполне оправилась до сих пор. Пытка вынуждала лгать, а ложь вела к неуправляемому состоянию общества, которое превратилось в питательную среду для самозванчества самого разнообразного, в том числе и политического, граничащего с криминальным. От бесстыдного самозванчества страшно пострадала наша родина. Иноземные державы, и в частности Польша вкупе с римским престолом, что вызывает сожаление, виновны в происшедших событиях, финалом которых была гибель русского царя Василия IV Шуйского — последнего из Рюриковичей и его рода, членом которого была прелестная дочь Малюты — Катерина.

Степень хаотичности, безначалия и беззакония лучше всего выражена в природе второго Самозванца. Если первый отбивался от тени Григория Отрепьева, то второго считали литвином по фамилии Богданов. О нем распространяли слухи, что он принадлежал к крещеным евреям. Многие опровергали факт крещения. Тушинского вора пытались превратить в сына Курбского. Замечу, кстати, что молодой князь, один из героев пушкинского «Бориса Годунова», был вымышлен великим поэтом, который, однако, сим литературным персонажем удостоверил, что между князем Андреем Курбским и Лжедмитрием I есть определенная духовно-историческая связь и преемственность. Исторически осторожный и честный Пушкин назвал летопись князя Андрея Курбского «озлобленной», а между тем на нее безоговорочно ссылаются и нынешние исследователи эпохи Иоанна IV.

III

Честность великого поэта просвечивается везде сквозь поэтический текст. Вот возьмем хотя бы образ Пимена. Пушкин превозносит черты характера автора летописи, но как он стал таким и каков был тернистый путь его познания? В келье Чудова монастыря Григорий Отрепьев, обращаясь к Пимену, говорит:

— Как весело провел свою ты младость!

Ты воевал под башнями Казани,

Ты рать Литвы при Шуйском отражал,

Ты видел двор и роскошь Иранна!

Счастлив!

Вспомним, кто был счастлив в Иоанновы времена, и мы содрогнемся от той бездны, куда заглянул Пушкин, создавая благостный образ Пимена.

IV

Но возвратимся к Тушинскому вору. Кое-кто утверждал, что следы его ведут в Киев и что Лжедмитрия II отыскал путивльский поп Воробей. Были люди, которые верили, что его выслала в Москву жена Мнишека. Некую, впрочем, достаточно выявленную осведомленность объясняли тем, что он учил детей в Шклове и Могилеве и происходил из Стародуба.

На роль тушинского самозванца претендовал и Михаил Молчанов, который своими собственными руками задушил дочь Малюты царицу Марию и умертвил царя Федора Борисовича, внука опричника. Кроме того, он поставлял живой товар Лжедмитрию I, и драматическая судьба прелестной Аксиньи, превращенной Самозванцем в наложницу, на его совести. Каков характер, мимо которого, к сожалению, прошли сотни писавших о начале XVII века! Пресекающий род Малюты и выдающий себя за Лжедмитрия II! Стоит на мгновение еще задержаться на палачах малютинского рода. В «Борисе Годунове» Пушкин вывел своего предка Гаврилу Пушкина, пособника Самозванца. Это пособничество имело свое объяснение, о котором, опять к сожалению, мы мало знаем. Гаврила Пушкин между тем относился к тем дворянам, которые хотели изгнать Бориса Годунова с незаконно захваченного им трона. Никто, кроме Лжедмитрия I, не сумел бы осуществить подобный замысел. Хоть с дьяволом, но против царя Бориса! Другой Пушкин в «Борисе Годунове», Афанасий Михайлович, считался почему-то тоже вымышленным образом, как и сын князя Андрея Курбского, однако Евстафий (Астафий) Михайлович Пушкин имел чин вреводы, был употребляем по дипломатическому ведомству, выполнял обязанности посла в Речи Посполитой и участвовал в бранчливых переговорах со шведами в 1594 году. Известно также, что Астафий Пушкин выполнял поручения Бориса Годунова, одно из которых бросает мрачную тень на его личность. Он пытал в Астрахани ведунов накрепко разными пытками, по свидетельству одного из летописцев, однако ни до чего не допытался. Несомненно, Афанасий Михайлович и исторический Астафий Михайлович есть одно и то же лицо. Слишком много совпадений! Пушкинский Афанасий Михайлович обладал связью с Краковом, к нему племянник Гаврила Пушкин прислал гонца, и, наконец, он демонстрирует прекрасную осведомленность в хитросплетениях польского заговора.

V

Еще один человек, причастный к гибели малютинского рода, был дворянин Шерефединов. А вот что мы обнаруживаем в автобиографических заметках поэта: «Мы ведем род свой от прусского выходца Радши или Рачи… От него произошли Мусины, Бобрищевы, Мятлевы, Поводовы, Каменские, Бутурлины, Кологривовы, Шерефединовы [разрядка моя. — Ю. Щ.] и Товарковы». Этот Шерефединов в «Борисе Годунове» вместе с Мосальским, Голицыным и Молчановым изображен в сцене «Кремль. Дом Борисов». Он появляется однажды и делает свое черное дело, после которого Мосальский выходит на крыльцо и обращается к народу. Все эти тонкости и нюансы имеют отнюдь не литературоведческий характер, а сугубо историко-литературный, то есть жизненный. О них надо рассуждать и их надо знать, тогда мы лучше узнаем и саму эпоху Иоаннову, и судьбу Малюты, и самого Пушкина.